Мир, в котором меня ждут. Ингрид

– А он скоро будет?

– Вообще, должен скоро прийти… – На лице скользнула странная улыбка.

– Ладно, тогда я подожду здесь, – сказала решительно Ингрид и прислонилась к стене.

– Что уж так, подождите внутри, – странная улыбка расплылась ещё шире.

Ингрид такого не ожидала, но прошла в квартиру. Внутри тускло светила рыжеватая лампочка, на стенах пузырилась обшарпанная самоклейка. Ингрид остановилась в очень узком коридоре, откуда шёл поворот на кухню. На двух узких дверях возле неё висели два ярлычка: один с писающим мальчиком, а другой – с голышом под душем. «Боже, какая пошлятина», – подумала Ингрид и уголки её губ безвольно опустились.

– Я ненадолго, – сказала Ингрид, когда хозяйка пропустила её внутрь и предложила жестом снять куртку.

– Ой, можете особо не разуваться, проходите так на кухню.

Ингрид посмотрела на пол. Он был дико грязный. В девочке возопило дикое желание взять половую тряпку и срочно его вымыть. Потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить: вообще-то это не её дом. Нельзя же терять контроль над воображением – от этого одни разочарования.

Неловкая пауза затянулась. Ингрид посмотрела на женщину. Её возраст остался непонятен: то ли она была молода, то ли хорошо сохранилась. Для матери точно слишком молода. Во всём присутствовала какая-то поношенность, бэушность. Лицо, судя по всему, некогда очень игривое и привлекательное, сейчас посерело и заплыло. Глаза сверкали, но взгляд скорее был хищным, с хитрецой. Тёмные волосы с лёгкими завитушками, жирные у корней, зачёсаны назад и собраны в хвост, откуда торчали кудрявым пучком во все стороны.

– А вы…

Задавать вопрос «кем приходитесь Антону Павловичу?» было совсем невежливо, поэтом Ингрид спросила:

– …его сестра?

Женщина в ответ вульгарно хохотнула, обнажив зубы с карими рамочками по контуру.

– Ха-хах, можно сказать и так, – отшутилась она, добавив: – Это ты его так разукрасила, да?

– А? – сначала Ингрид не поняла вопроса. – А… вы про синяк… Да, я…

Девочка совсем понуро опустила голову от стыда, тем более, что в ответ эта женщина вновь громко хохотнула, а Ингрид совсем не хотела видеть эти жуткие зубы. Хозяйка ушла вглубь квартиры, а девочка скромно притулилась на табуретке в кухне, оглядываясь по сторонам. Жестяные красные банки в белый горох и ржавчиной по краям, покрытые жирным жёлтым налётом. Замызганная разделочная доска под хохлому. В перекошенной эмалированной мойке стояла гора грязной посуды: старые тарелки со сколами, алюминиевая кривая кастрюлька, залитая водой, из неё торчали концы мельхиоровых столовых приборов. Плита была заляпана жиром, чайник, с коричневой эмалью и сеткой чёрных дыр, сиротливо стоял на конфорке. В кухне неприятно пахло. Ингрид глазами поискала источник смрада и нашла его в пепельнице на подоконнике. Тюлевая занавеска была давно жёлто-серой, а ровно над пепельницей – умбровой. Ингрид всё больше поджимала ноги под себя, чтобы как можно меньше касаться этой грязи.

В коридоре раздался щелчок замка входной двери, послышались торопливые шаги из комнаты. Она услышала какую-то возню в коридоре и голоса.

– Привет, наконец-то ты пришёл, я уже заждалась, – раздался игривый голос хозяйки.

– Ах ты, опять прогуляла свои пары. – Это говорил Антон Павлович. Послышался его смешок.

Между хихиканьем раздавались и другие звуки. Ингрид через дверную щель увидела отражение в зеркале прихожей: эти двое прижимались друг к другу.

Ингрид почувствовала себя в ещё большей грязи, чем до этого. Она поморщилась и дёрнулась на стуле, словно пыталась сбросить с себя какую-то паутину.

– Ой, ну хватит, хватит, – послышалось из коридора, – потом, потом. – И Ингрид увидела, как дама попыталась выскользнуть из объятий Антона Павловича.

Сидеть дальше не имело смысла.

– К тебе там пришли, хи-хик, – сообщила хозяйка и исчезла в глубине тёмного коридора.

Ингрид вышла из кухни. Она беззвучно прошла к прихожей, смотря куда-то мимо Тортова, и выскользнула в ещё незапертую дверь. Находясь в чужой квартире, девочка сохраняла самообладание, но едва оказалась на лестничной клетке – сразу осела. В сердце больно кольнуло. Держась за перила, она с трудом спустилась. Ноги свело судорогой, и на этом месте Ингрид очнулась.

– Ингрид! – звенело в её ушах. – Ингрид, очнись!

Она почувствовала, как кто-то трясёт её за плечо и теребит за щёку, и в ответ пролепетала что-то бессвязное.

– Эу-э…а-а-а, э-э-э-э… – начала она. – А! Ой!

Она пришла в себя вдруг резко и порывисто. С совершенно ясной головой поднялась со скамьи – и тут же плюхнулась обратно.

– Сколько времени меня не было? – спросила она Нафана.

– Минуты две, может, три…

– Странно…

Ингрид сидела и думала, рассказать о случившемся Нафану, или нет.

– Чего странного? – спросил он.

– Раньше воспоминания возвращались без обморока, просто в ушах звенело, а тут… Да и копия вела себя странно…

– И что же было не так?

– Не могу объяснить, обычно всё иначе… Как бы тебе сказать. Когда всё вроде так, но по каким-то мелочам замечаешь странности… Не суть, мне это надо ещё переварить… Спрошу потом Георга Меркурия…