Мир, в котором меня ждут. Ингрид

– Это уже три друга, – прокомментировала Ингрид.

Уранос Пифагор с большим удивлением посмотрел на выскочку. Он видел Ингрид впервые. Она была одета по форме и, очевидно, находилась здесь законно, но слишком сильно отличалась от прочих.

– Что вы сказали? – подняв бровь, переспросил он.

– Линейка, циркуль и карандаш – это три друга, а не один, – уточнила Ингрид.

– Барышня, мне, право, неловко вам сообщать, но преподаватель здесь – я, а вам следует всего лишь перенимать моё мастерство. Черчение – основа любой науки, примите это как данность.

Уранос Пифагор задал чертёж, а потом ходил и смотрел, как класс справляется с ним. Он был очень строг к рабочим инструментам: карандаши должны быть острыми, линейка – чистой, циркуль – устойчивым.

К Ингрид придраться было нельзя: всё же она училась в художественной школе и проблем с карандашами не испытывала, готовальня была совсем новой, и чертила девочка тоже очень хорошо.

– Даже удивительно: нас учит измерять землю человек по имени Небо! – с улыбкой подытожила она в конце урока и тут же осеклась: преподаватель стоял ровно за её спиной.

Ингрид смутилась и виновато ему улыбнулась. Тот лишь повёл бровями, но ничего не сказал. Как чуть позже ей сказал Нафан, Уранос Пифагор очень строгий, хотя и справедливый в замечаниях, а похвалы от него не дождёшься.

На урок по древним языкам она шла в приподнятом настроении, испытывая лёгкое головокружение от предстоящего. В классе стояли наклонные парты, за которыми наконец-то можно было сидеть. Учитель, Ханна Литера, была молодой женщиной с чёрными волосами и очень спокойным лицом. Она преподавала сразу несколько языков: ученики синхронно изучали древнегреческий (который называли койне) и древнегерманский (тут его называли варяжским). Так как в школе на земле не было этих предметов, Ингрид сначала растерялась на занятии. Дело усложнялось тем, что все местные хорошо понимали оба языка на слух. Однако в девочке проснулось что-то вроде «памяти предков», и она начала схватывать на лету. Гораздо сложнее как сейчас, так и впоследствии, Ингрид давалась система записи греческими буквами и рунами. Ханна Литера обладала заразительной филологической чуткостью, передававшейся, видимо, воздушно-капельным путём. Под конец занятия Ингрид почти раскачивалась на стуле от удовольствия.

Последнее занятие перед обедом – хореография, – пожалуй, больше всего пугало девочку. Она с большой неохотой сменила форму на лёгкое тренировочное платье и балетки, помня о своей неуклюжести и топорности. В зале она стояла последняя и старалась неприметно затеряться, однако, спрятаться от невысокой, но бесконечно плавной и подтянутой Татианы Батман было невозможно. Ингрид нервно сглотнула, когда хореографиня (так в шутку здесь её называли) подошла к ней.

– Конечно, балерины уже не выйдет, но есть над чем работать.

В упражнениях и растяжках прошла первая часть урока. Ингрид, сжав зубы, пыталась исполнить балетные па у станка, но даже самые простые выходили со скрипом. С восхищением глядела она на изящную лёгкость движений других девочек. Во второй половине занятия разучивали сами танцы. Под конец рядом с ней остались две девочки, Хельга и её подруга Артемида, которые придерживали её на растяжке, а потом помогли встать. На негнущихся ногах голодная и уставшая Ингрид поплелась из зала.

Наконец настало время обеда. Ингрид была рада, что в кругу новых знакомых она сможет расслабиться в непринуждённом общении. За стол вместе с Ингрид сели те же: Эдвард, Хельга, Улав, Артемида и, конечно, Нафан. За ближайшие столы село больше учеников, чем обычно, и все они как бы невзначай развесили уши.

– Я совсем потеряла счёт времени! Знаете, в школе на земле уроки короче, но они ужасно скучные, совсем не такие, как здесь, у вас! – начала рассказывать Ингрид. Впервые у неё появились столь заинтересованные слушатели, поэтому она легко разболталась:

– В школе мы часто смотрим на часы, в ожидании перемены, а здесь я ни разу и не вспомнила о них! О, кстати, часы. – Она широко улыбнулась, сделала такое нарочито задумчивое лицо, что все рассмеялись, и со всей комичностью извлекла из сумки на свет электронные часы. – Ну вот, не работают! На земле всё прекрасно работало, а теперь нет.

Штуковина с земли заняла всех, кто сидел за столом. Даже из-за соседних столов вытянулись шеи. Эдвард поправил очки и попросил их посмотреть:

– Хм, занятная вещица. Я впервые такое вижу. Часы? А как же по ним определять время-с?

– Здесь вот табло, на нём цифры, показывают часы, минуты и секунды. Если надо, можно и будильник поставить, – начала объяснять Ингрид.

Эдвард покрутил часы перед глазами, стянув очки на кончик носа, потом передал вещицу Хельге, а та – Улаву. Нафан, который тоже видел электронный прибор первый раз в своей жизни, взял часы двумя пальцами не то с брезгливостью, не то с опаской и чуть скривил брови, спрашивая:

– И за счёт чего они работают?

– Да на батарейках, – сказала Ингрид, – они ж электронные.

– Мой отец говаривал мне, что в Междумирье все аппараты, которые эрлектонные, не работают.