Мир в раннее Новое время

Приказы второго вида надзирали в административном и судебном планах над определенными территориями и разрядами населения. Такими были Большой и областные дворцы. В столице судебные и прочие дела тяглого населения посадов и сотен находились в ведении Земского приказа.

Принципы комплектования местных органов способствовали сословной самоорганизации локальных сообществ. Это касалось прежде всего провинциального дворянства. Господствующий класс становился единым: по правилам материального обеспечения (наделение поместьями и выдача денежного жалованья); по юридическому статусу (подсудность монарху или приравненному к нему суду); по нормам военной службы (в соответствии с уложением 1556 г.).

Сословное и сословно-групповое обособление служилых людей по отечеству продвинулось в середине XVI в. далее, чем в других слоях общества. Признаки формирующейся сословности можно заметить у верхушки купечества, служилых людей по прибору (они объединялись несением военной службы, освобождением от тягла, групповым обеспечением денежного и поземельного жалованья), тяглых горожан. Крестьянство делилось на «государственных» (черносошных, а в завоеванных ханствах — ясачных) и владельческих (дворцовых и зависимых от светских или церковных землевладельцев).

Завершилось формирование вооруженных сил. Их основу составляло поместное ополчение, включавшее всех годных к службе дворян с нормированным числом боевых холопов-послужильцев. Заметной по численности частью армии стали стрельцы, служилые казаки, пушкари, воротники. Служилые люди по прибору составляли основу постоянных гарнизонов в пограничных крепостях.

Преобразования конца 40-х — начала 60-х годов имели комплексный и структурный характер. Они охватили основные сферы общества и государства, серьезным изменениям подверглись отношения и институты, а не отдельные учреждения. Перемены наметились еще в конце XV — первой трети XVI в. Но далеко не все имеет прямые истоки в предшествующей практике. Отмена кормлений — яркий тому пример. Подчеркивание возврата к порядкам «дедовых и батьковых уставов» оправдано лишь отчасти. За этим скрываются во многом стереотипы средневекового мышления: новое облачалось в старое, привычное одеяние.

Выразителен культурно-идеологический контекст преобразований. Это были годы реализации грандиозных «энциклопедических» замыслов. «Великие Четьи-Минеи» митрополита Макария — полный свод рекомендованных к чтению христианам сочинений, включая жития всех русских святых, 12 огромных томов, по одному на каждый месяц. Три редакции «Летописца начала царства» — панегирик правлению Ивана IV, начиная с венчания и вплоть до победоносного начала Ливонской войны. «Домострой» вобрал в себя поучения о духовном, мирском и домовном строении. Стоглав регламентировал богослужебную практику белого духовенства и устройство монастырской жизни. Наконец, комплекс росписей и икон кремлевских соборов, иконография сюжетов преследовали цель включить феномен российской государственности и церкви в рамки всемирной истории.

Эпоха реформ породила особый и притом распространенный тип «воинника-администратора-дипломата», откликающегося на интеллектуальные и религиозные веяния современности. Алексей Адашев — редактор-составитель и возможный автор некоторых текстов «Летописца начала царства», государевых родословной и разрядной книг, ряда узаконений и некоторых правовых руководств — человек аскетического стиля жизни и нелицемерного благочестия. И.М. Висковатый — фактический глава Посольского приказа, полемист-начетчик, оспаривавший каноничность ряда росписей и икон при восстановительных работах, которые велись под надзором митрополита Макария. Его «умствования» были отклонены на церковном Соборе. Назовем еще двух лиц, чей авторский пыл пришелся на последующие годы, а кругозор и стиль сформировались, бесспорно, в эпоху «Избранной рады». Это князь Андрей Курбский, считавший себя учеником Максима Грека и оставивший множество сочинений разных жанров, изысканных по композиции, языку и стилю. Наконец, сам царь Иван — автор множества темпераментных посланий и, возможно, ряда богослужебных текстов. Он был «добре навычен божественным и святоотеческим писаниям», но вряд ли выделялся этим из окружавших его представителей знати старшего и среднего поколений.