Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1

Первые послевоенные годы в перенесшей невиданные потрясения Европе повсеместно были наполнены жаждой стабильности, возвращения к довоенной, мирной повседневности, порядку и уверенности в будущем. Однако трудности «реконструкции», революционные взрывы, осознание подлинных масштабов военной трагедии, неудовлетворенность результатами или горечь поражения делали простой возврат в прошлое невозможным. Цивилизационный кризис периода Первой мировой войны продолжался в умах смятенных и отчаявшихся за эти годы людей, как элиты, так и масс, пугая глобальными вопросами о смысле исторического развития всего человечества, сломе старого мира, крушении устоявшихся ценностей эпохи ушедшего века и цивилизационном тупике. Правые и левые, консерваторы и либералы, социалисты и коммунисты, националисты и интернационалисты — все они нуждались в надежде на лучшее будущее и преодоление изъянов прошлого, которые каждый трактовал по–своему. Всем были необходимы яркие лидеры с программой действий, наполнявшей смыслом неустойчивое послевоенное существование.

Расширение электората, выход массы, еще вчера маломобильной и политически непросвещенной, на историческую сцену придали идеологическим баталиям совершенно новую окраску: наряду с харизмой вождя решающими факторами успеха становились наличие массовой базы движения в разнородных слоях общества, способность объединить поляризованные интересы, сплотить людей вне классовых и иных рамок, манипулировать их инстинктами, чувствами и действиями. Обоснованность и реалистичность предлагаемых панацей отступала на задний план. Стереотипы социального поведения не только фронтовиков, но и общества в целом были настолько преобразованы четырьмя годами беспрекословного подчинения, всеобщей милитаризации и самоограничений, что многие, особенно в странах без долгой демократической традиции, видели средство спасения от всех бед в сильной власти, способной покончить с кажущимся бессилием парламентаризма, и в сильном лидере, способном эту власть установить и удержать. Граница между допустимостью такой власти и диктатурой в сознании практически отсутствовала, насилие стало чуть ли не нормой. Вооруженные отряды разного толка, из бывших солдат, молодежи, люмпенов, испуганных и обозленных социальных аутсайдеров стали распространенным явлением политической жизни начала 1920‑х годов и постоянным фактором дестабилизации обстановки, ощущавшим себя вне рамок гражданского общества. К ним присматривалась и политическая элита, зачастую чувствовавшая необходимость выбирать «из двух зол»: между коммунизмом и тоталитаризмом (фашизмом).

Революционные потрясения и левые эксперименты, радикализм перемен по русскому образцу отвечали надеждам лишь части тех, кому нечего было терять. Остальным смысл вероятного насилия все же виделся в защите порядка и стабильности. Большинство западноевропейского общества было далеко от признания очистительной миссии в сломе привычного мира, страхом и неуверенностью сердце бюргера любого масштаба наполнял даже рост влияния социал–реформистских идей, целью которых на самом деле все более становилась интеграция понятия социализма и связанных с ним преобразований в существующую картину мира. Но необходимость перемен ощущалась очень остро.

Наряду с левым радикализмом в ряде стран, наиболее болезненно перенесших войну, зарождались и крепли парадоксальные настроения псевдореволюционного консерватизма, истоки которого следует искать в до и послевоенных трудностях модернизации, крайнем обострении национального чувства и ущемленного национализма, гипертрофированной этатистской традиции, элементарной боязни потерять даже то немногое, что имели. Сторонники этих идей отвергали и либеральные идеалы, считая их нежизнеспособными в новом мире, и легитимистский консерватизм, основанный на примитивном восстановлении старого порядка, и большевистско–коммунистические эксперименты, раскалывавшие общество до хаоса и гражданских войн. В новом, тоталитарном обществе должно было господствовать добровольное единение во имя высшей цели всеобщего блага нации, расы, «народного сообщества», во имя создания нового человека, свободного от пороков индивидуалистического рационализма и прагматизма.

«Национальная революция» в понимании идеологов таких движений должна была совершаться изнутри, «легитимно», в полной мере используя парламентско–демократические институты гражданского общества. Кулиса легальности в равной степени успокоительно действовала и на обывателя, и на интеллектуала, лишая воли к сопротивлению «законной власти». Несмотря на элементы путча, в чем–то заимствованные у противников–марксистов, основу такой революционности и быстрых системных перемен должно было составлять движение за силу власти большинства, массовость. В подрыве либеральной демократии ее же средствами, прежде всего с помощью избирательного права или референдумов, состояло принципиальное новшество фашистских партий и группировок.