Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом

— Знаешь, Бай Дан, когда я сегодня утром проснулась, мысли мои обратились к Яне, к Яне и к Алексу. Мне так грустно, что мы ничего больше про него не знаем. После этой аварии, царствие им небесное, для меня было великим утешением сознавать, что хоть Алекс остался жив. А потом все связи оборвались. Не знаю, как это случилось. И теперь получается так, будто они все умерли. Про Алекса мы ничего больше не слышали, не понимаю, что с ним могло случиться. Он жив, я в этом уверена, но он исчез, ни на одно из моих писем не ответил. Не понимаю, не понимаю, но вдруг он исчез, мой Сашо, он уже, наверно, взрослый человек, он наверняка учился в университете, а как по-твоему, Бай Дан? Наверняка преуспел, ты ведь помнишь, какой это был способный мальчуган, все хотел знать и на лету все схватывал, а крестины какие были прекрасные, я так тебе благодарна, Бай Дан, ты сделал меня такой счастливой, должно быть, я видела его во сне, я проснулась и больше ни о чем другом не могла думать, я вынула фотографии, вот, ну разве это не прекрасно, а ты помнишь, как после крестин мы все, священник Николай, бедняга, он даже не представляет себе, как прокормить пятерых детей, вот я и подумала, я много думала об этом, Бай Дан, и… и у меня возникла идея, ты будешь смеяться, Бай Дан, но я прошу тебя, я очень прошу тебя во имя нашей многолетней дружбы, выполни эту мою просьбу, отнесись к ней серьезно, старые женщины порой бывают не в своем уме, но из любви ко мне, Бай Дан… ты себе представляешь, как было бы прекрасно снова увидеть Алекса…

— Так какая же у тебя идея?

— Грачка! Ты должен побывать у Грачки.

На дорожке, ведущей к комплексу жилых домов, стояла девочка со шрамом на лице — шрам серпом тянулся от уголка рта почти до глаза.

Она вытаращилась на меня, она не ответила на мое приветствие и на мою улыбку. Ни по каким признакам нельзя было догадаться, чт овидят ее глаза. Я прошел мимо девочки, через несколько шагов обернулся. Девочка продолжала смотреть прямо перед собой, на десятиэтажные громады домов, безобразных, как незваные гости, на каменную осыпь, на детский крик и траву, что торчала из земли чахлыми пучками. Рядом горы отбросов, в которые иногда сплевывают.

Я вступил в темноту, в подъезд. Можно было предполагать, что слева окажется лифт. Шепот. Он подкрался ко мне, взял меня в кольцо, голоса, тихие, лишенные смысла. Было непростительным легкомыслием идти дальше, не замедлить шаги, может, слишком самоуверенно, но, с другой стороны, что мне еще оставалось делать? И это была моя ошибка. Под ногами вдруг исчез пол. Резкая боль в левом плече. Под ладонями — холодно и грязно. На меня стекают голоса.

— Это кто же к нам пришел?

— Это что же мы такое видим?

— Уж не гостя ли?

— Гостя, гостя.

— А он предупредил о своем приходе, а он спросил разрешения?

— Ни то ни другое, ах он злодей.

— Эй ты, недоделанный, изволь встать, когда мы с тобой разговариваем.

— Тебе чего, тебе чего надо? Ну так сейчас и получишь, сейчас и получишь.

Я выпрямился. Прислонился к стене. Среди голосов вспыхнула спичка, лицо, которому позарез требовался стимул, как той девочке перед входом. Огонь спички приблизился к моим глазам, я заморгал и прищурился. Приблизился к моему носу: как долго ты еще сможешь терпеть эту боль?

— Куда, старичок, чему обязаны честью?

— Хочешь кверху, хочешь книзу, хочешь прочь уйти?

— Ах нет, не покидай нас, с тобой та-а-ак хорошо.

— Добавь огоньку.

— А не поджечь ли нам его бороду? Здесь так холодно. Ты почему выключил отопление, дедуля?

— А ну, открой рот, старая перечница, не то мы откроем его консервным ножом. Я не мог понять, чего хотят от меня эти хулиганы. И ничего не мог придумать, кроме как сказать им, что я держу путь к Грачке.

— Это еще зачем? Да ты у нас никак в ожидании?

— Оказывается этот ходячий покойник еще чего-то ждет.

— Дайте мне, Великий и Ужасный Пишка будет предсказывать. А ну, тише, не то я не услышу голоса духов, молчите, жалкие создания, у-у-у-у-у-у, я это чувствую, держу в руках, да-да-да-да, все ясно, стоп, сперва оплатить, сто штук, сто, ясно, как это называется, парни?

— Гонорар.

— Точно, сто раз гонорар, плата вперед, вдруг тебе не понравится, папаша, и ты не пожелаешь платить, знаем мы таких…

Снова спичка и несколько исполненных ожидания лиц придвигаются ко мне. Не буду я платить.

— Господа, теперь я продолжил бы свой путь, если вы, конечно, не против.

— Против? Да мы за. Сейчас мы отведем тебя еще дальше, если ты не выплатишь гонорар нашему начальнику.

Они схватили меня, толкнули к стене. Голоса накладывались один на другой, становились громче, отражались из подвала и от стен лестничной клетки, обступали меня, как глухое эхо, в то время как чьи-то руки шарили по моим карманам, чьи-то ботинки наступали на мои ноги, а чей-то кулак в барабанном ритме играл на моем носу.

— Га-га-га-го-го-гонорар.

— Это что здесь происходит, это что вы здесь делаете? Влади, это ты, что ли, а ну, сейчас же подойди ко мне.

Женский голос, голос приблизился, а другие голоса, проворные руки, кулаки и ботинки отступили.

— Ладно, ладно, мамо, все о'кей.