Мир внутри

Я остолбенел и замер, остановился, перестал дышать. Бокал выпал из рук, укатился, разлив мерло кровавым последом по простыням. Я осторожно коснулся кусочка пластмассы, бережно поднес к глазам, будто именно он, а не упавший бокал, был из стекла. А затем рванулся к шкафу, куда только повесил куртку, недолго покопавшись в карманах, вытащил кошелек, другой, заветный, не понимаю, почему я даже сюда приношу его, никогда не расставаясь, словно скряга со своим сундуком золотых. Сколько тысяч километров преодолели эти скромные сокровища, два билета на дневной сеанс, надорванные билетершей, поломавшаяся от времени фотография, талон на водку с написанным на обратной стороне телефоном, просверленная пятикопеечная монета, еще кое-что в том же духе, я собираю их бережно, и вожу из города в город, первым делом пряча от глаз посторонних.

Теперь я извлекаю из закрытого клапаном кармашка синий чип, тот самый. Ты удивляешься, задаешь одновременно с полдюжины вопросов, тебя интересует все, почему, откуда, зачем, и что же так не сказал, хотя ведь знал, видел…. Ты встаешь и подходишь к компьютеру, включаешь, оглядываешься на меня, точеная фигурка соблазнительно обнажена, но мы не замечаем этого, одна страсть улеглась, вспыхнула другая, затмив предыдущую, вытеснив из сознания напрочь, и теперь мы ждем, пока загрузится операционная система, пока появится рабочий стол, пока устройство распознает старую карту, купленную совсем недавно.

Несколько томительных секунд, и папка открывается. Там снимки, много, много снимков. Ты открываешь первый, и замираешь на полувздохе, странно, но мой шок уже прошел, я начал что-то понимать, осознавать, смутно, неясно, но этого оказалось достаточным, чтобы всего лишь вздрогнуть от увиденного лица, твоего лица, Лена, на первом же открывшемся снимке, сделанным в парке Победы, ты стоишь подле тридцатьчетверки и улыбаясь немножко отстраненно, как человек, на мгновение позабывший, что перед ним фотограф, касаешься пальчиками ствола грозного танка. Невинный жест этот видится наполненным таким эротизмом, что мы оба невольно замираем и долго вглядываемся в твое лицо, твою позу, пока ты не переходишь на следующую фотографию. Тот же танк, но ты сидишь на броне, задумчиво смотря на заходящее светило. Дальше. Ты у самолета «По-2», дальше, ты у пруда смотришь на воду, еще дальше, у плотины, дальше, между тополей, дальше, на распутье, дальше, дальше, дальше….

Когда появляется дядя Миша, мы оба уже не удивляемся этому. Он стоит на крылечке заброшенного дома в голубой майке с расстегнутыми пуговицами на вороте и белых джинсах с темным поясом. Улыбается и что-то говорит тебе, должно быть, о настройках, в этот момент ты и запечатлела его. На долгие десятки лет. Хотя, как говоришь ты, замерев, без кровинки на лице, потухшим голосом, всего лишь месяц назад, перед тем, как ушел окончательно. Я переспрашиваю, он давно собирался уйти? – нет, отвечаешь ты, но в тот день он был рассеян – еще один снимок подтверждает твои слова, дядя Миша отвлекшись ото всего, разглядывает набегающие облака, – в тот день мы с ним впервые не целовались, так как делали это всегда и ходили, только лишь держась за руки, я подумала, неспроста, но и представить не могла, что вот так буквально через неделю, он исчезнет, и, главное, куда.

Я отвлекаюсь от монитора и сажусь на кровать. Устал, будто пробежал несколько изматывающих километров по пересеченной местности. Ты подсаживаешься рядом, мы по-прежнему обнажены, по-прежнему заняты своими думами. Не смотрим друг на друга, ни на что вообще, глаза блуждают в пространстве прошлого, каждый выискивает свой уголок на своей карте памяти, ты, совсем рядом, всего в нескольких неделях и месяцах от сего дня, я же снова забираюсь на двадцать два года назад, к самому началу, к истоку истории. Как странно, что она всего лишь продолжение той, что случилась незадолго до моего возвращения. Как странно, что именно так закольцевала нас судьба. Уйдя от одного, сгинувшего безвозвратно в прошлом, ты пришла к другому, выбравшемуся из того самого прошлого, в которое отправился твой несостоявшейся нареченный, искавшей и себя и свою лучшую долю: не здесь, так хоть где-то не в этом времени, так в ином, в этой же стране, но в другой ее эпохе. И сумевшим, как? каким образом? – отправиться в места своего детства, да он вернулся к себе домой, воистину в свой дом, где все казалось удивительным, таинственным и притягательным – для ребенка восьми лет, из которого дядя Миша не вырос, да, верно, и не собирался вырастать.