Мир внутри

Подобного он даже не представлял. Хотя историю Египта времен фараонов знал вроде бы неплохо. Но только в его знаниях обнаружился досадный пробел, восполнять который предстояло на своем горбу, познавая могущество империи времен Восемнадцатой династии. Исходить некрополь, уже застроенный бесчисленными гробницами фараонов и их приближенных, заглядываясь на поразительные творения зодчих, живших порой за полтысячи лет до его появления, начиная с тех, кто строил храм первому правителю Фив: основателю Одиннадцатой династии Ментухотепу Небхепетра. Святилище фараона расположилось недалеко от нынешнего места строительства, и во многом похоже на ныне возводимое. Но сколь мало и убого оно в сравнении с храмом Хатшепсут, детская возня в кубики. Впрочем, его построили очень давно. Даже по меркам времени, в котором Стас теперь пребывал.

Джесер джесеру, возводился в отдалении от построек других правителей, в самой глубине некрополя, словно бросал вызов всем предыдущим фараонам. Это и был вызов: впервые на трон Египта взошла женщина, провозгласившая свое божественное происхождение и дерзновенное равенство прежним царям, тысячелетняя история которых записана на стенах храма Амона в далеком Карнаке. Не регентом при малолетнем сыне, Тутмосе Третьем, стала она, но полноправной правительницей Обеих Земель. А чтобы доказать это, предприняла поход в страну Пунт, завершившийся блистательной победой: местные жители, едва увидев мощь египетского флота, сразу признали себя вассалами империи. Обильные дары потекли потоком в великодержавные Фивы.

И здесь оказалась их часть: на свободных от стройки территориях разбивался сад, целиком состоящий из деревьев и кустарников далекой страны. Еще ближе к храму вырывались два Т-образных озера – мимо которых и пролегал путь в вечные покои, предназначенный жрецам святилища. И самой Хатшепсут.

Стас видел ее всего лишь раз, две недели назад. Тогда он, еще только привыкал к яростной дневной жаре, ночью сменяющейся лютым холодом, к работе от рассвета до заката, к самим рассветам и закатам, более походящим на включение и выключение света в огромной зале – столь стремительно они проходили.

Царица явилась взглянуть на творение рук своего архитектора. Молодая еще женщина в одеждах фараона, решительно выступавшая впереди длинной процессии. Невысокая ростом, она не терялась на фоне высокорослых стражей, напротив, оттеняла их, и статью, и шагом; а всяким словом или жестом низводила до собственной тени. Всех, кроме зодчего. Стасу достаточно было взгляда, чтобы понять причину.

При появлении процессии смолкли барабанщики, наступила непривычная тишина. «На колени!», – поспешил рявкнуть надсмотрщик, сам падая ниц. И вся многотысячная толпа трепетно замерла. Царица взошла на пандус, свита суетливо толпилась окрест; одним движением руки Хатшепсут повелела всем, кроме архитектора, оставить ее. Подняла глаза: на нее смотрели десятки собственных изображений пилястр – колоссальных статуй царицы в образе Осириса, в белом одеянии, со скрещенными на груди руками, удерживающими царские скипетры, с длинной накладной бородой. Хатшепсут улыбнулась чему-то, прошла в дальние пределы первого яруса храма, мимо замерших резчиков, изображавших на стенах доставку обелисков, из каменоломен близ священного Карнака, к вырубленному глубоко в недрах скалы святилищу Осириса. Стас слышал ее голос, звучным эхом разносившийся по портикам, она говорила с одним только зодчим, но акустика стен позволяла слышать ее всем. И этим заставляла молчать о себе. Впрочем, обоим хватало и перехваченных украдкой взглядов, от которых Сенмут останавливал речь, а царица потупляла взор.

Стас смотрел на них, склонив голову, и сердце его, невольно, то замирало, то билось, убыстряя темп. Он уже слышал о младшей дочери Хатшепсут – Меритре, рожденной в союзе с Сенмутом, теперь зодчий является ее наставником. Первая, Нефрура, покинула бренный мир, верно, еще больше сблизив, говорящих сейчас о царстве Осириса словами, за каждым из которых скрывался иной смысл. Стас опустил глаза, сморгнул невольно: тысячелетнее горе вернулось к нему, промчавшись сквозь века и отыскав его даже здесь.

Царица и зодчий ушли незаметно, лишь зазвучавшие барабаны вернули Стаса в привычный ритм работы. Но Хатшепсут, еще долго являлась ему во снах, обретшая в них невыносимо знакомые черты, и этим будоража и без того переполненный впечатлениями разум. Покуда единообразие действий не истерло первые, самые острые воспоминания о царице, а вечные жажда и голод не вернули его назад, к камням, где горячий воздух скрипел на зубах мелким песком.

Уже в первую неделю кожа Стаса загорела до оттенка круто заваренного чая, сделав его похожим на местного, и лишь рост да выгоревшие на солнце светлые волосы выдавали в нем пришельца иного мира.