Мир Всем Вам.

…Но всё это было потом. Толи в конце весны, толи в начале лета. А пока еще не отступила зима. А пока мы еще пишем письма домой, где ставим свой адрес «четырехсотой Москвы». А пока мы еще вместе, еще курим одни сигареты, сидим у одного костра, где ротный играет нам на гитаре песню полка:

Ребята с Алтая, ребята с Сибири,
Ребята с Рубцовска, вы сильными были.
И местные «вахи» вам вслед говорили:
«Дожить вам до ста!.. Чтобы вас не любили…»

…И еще смеется, еще ходит на двоих ногах Ашот.

После победы: В шаге от тишины

Март 2000 года.

Северный Кавказ:

И снова опускается ночь. Горная ночь Кавказа. С голубыми звездами над черным морем земли.

От дальних вершин идут на север темные массы облаков. Лишь бы ненавистные эти облака, не сели на нашу заставу, лишь бы не приволокли сюда ледяную сырость туманов, когда даже в метре от себя ничего не видно. Здесь совсем не такие, как дома ветра. Бураны, где от летящего снега нечем дышать, где иней не сходит с лица, где тратишь все силы на единственный шаг. А мы пережили их на постах, с температурами, простывшие, обмороженные…

…На плече висит мой лучший товарищ АК с полным рожком патронов.

«…И не дай Бог вернется то время, когда лучшим другом был автомат» — это год назад, еще в Барнауле, еще до войны, сказал перед строем один из моих командиров. Он, ветеран Карабаха и первой Чечни, знал цену своим словам. А я, не ведавший ее, стоял молча в строю и совсем по-другому думал о времени: «Дай-то Бог! Дай-то Бог ему вернуться!.. Ветеран первой Чечни… Да, когда он была-то, твоя Чечня?.. Три тысячи лет прошло! Да, ты просто старик! Не мешался бы под ногами, товарищ старший лейтенант. Не разводил бы тут гуманизм. Ты стар. Ты ослаб духом… Ты… С дороги!»

И оно услышало меня, время! И оно вернуло Чечню.

С дороги, старлей! Нам больше не по пути! И я счастлив, что не состоялись твои надежды!

Вот он, мой самый верный товарищ АК!.. Со мной. Висит сейчас на плече с полным рожком патронов. Я не расстаюсь с ним ни днем, ни ночью, и даже в самый сладкий сон чувствую его под головой. За спиной тускло мигают далекие огни Зандака и Чапаевска. Все они одинаковы. Также светился Новалак, Хасавюрт, Карамахи. Много раз я смотрел на них и слушал доносящиеся из тьмы выстрелы, то такие далекие, то совсем близкие. А ночью, стоя на посту, до боли в глазах всматривался в эту предательскую темноту за бруствером окопа. Я охраняю сон своих товарищей, их жизни.

Здесь на небесных вершинах, среди безупречных пейзажей коварных гор, я часто думал о том, как я попал сюда? Что же произошло в этом мире, что унесло меня за тысячу верст от родного дома? Слишком просто было бы сказать: война. Нет, случилось нечто гораздо более страшное и непоправимое. Чечня, этот клочок земли, притянул к себе тысячи судеб со всей огромной России. Разыграл в карты миллионы трагедий и драм. Отравил заразой ненависти всю нашу Родину. Нам дали попробовать крови. Чеченцам русской, а русским чеченской. И после уже никто не мог остановить этот пир.

Я часто спрашивал себя, спрашивал товарищей: для чего мы здесь? И почти всегда и из своих, и из чужих уст слышал одни и те же ответы: «Поубивать их!», «Мстить!», «Давить этих тварей!»… И лишь немногие говорили другое — ту правду, до которой еще не дошли остальные: «Мы должны принести сюда мир».

Оказалось, совсем не то читали мы о войне в книгах и многое недоглядели в фильмах. Оказалось, что война — это вовсе не лихие атаки на вражеские окопы, рейды по тылам врага, громкие подвиги, поединок между жизнью и смертью, море крови и павших героев. Это совсем не арена мертвецов. Мертвые давно отыграли свою роль и им уже не слушать аплодисментов. Мы вдруг только сейчас поняли, что война — это невероятное горе, оставшихся в живых людей. Бездонный колодец живых страданий и слез.

Неужели так плохо были написаны все наши книги и сняты все фильмы? Не знаю. Но то, что мы увидели здесь, разрывало душу. Мы попали в страшный театр, на подмостках которого ставилась кровавая пьеса о горе целых народов: русского, дагестанского, чеченского. Здесь легче было смотреть на смерть, чем на участь живых.