Мир за мир (СИ)

— Насчёт этого — перестали, зато со свадьбой начали, всё лезут мне рассказывать, кого пригласят и какое у Кати платье будет. И если бы хоть сама Катя! Ещё и бабушка у нас как прописалась, к себе только спать ходит. Знают ведь, что не интересно мне ни хрена, так нарочно затягивают в свой водоворот! А потом будут ругать, что экзамены плохо сдала. Сами же учиться не дают!

— А ты-то сама на свадьбу пойдёшь?

— Если только в джинсах пустят, это моё условие.

— Думаю, пустят. Не ты же невеста?

— Слава Богу, нет! — нервно засмеялась Лариса. — Ладно, хоть с тобой можно не об этом?

— Наконец-то вспомнила! — с некоторым ехидством заметила Алина. — А то у тебя получается прямо классика — «я гналась за вами три дня, чтобы сказать, как вы мне безразличны».

— Да, действительно, — девушка задумалась. — У меня что, протест против приставаний сам превращается в приставание?

— Ага, «комплекс диссидента». Лара, хочешь, поведаю одну историю? То, о чём я умолчала, когда рассказывала про другой мир? Иллюстрация того, как не надо протестовать.

— Я, между прочим, заметила, что вы все что-то недоговариваете. Почему, кстати?

— Потому что это моё личное, но ты всё-таки моя ученица, так что тебе — расскажу. Нас было пятеро, а не четверо. Пятая — моя младшая полусестра, в смысле сестра по матери. Ей тюрьма светила… или даже психушка, и нам надо было спрятать её.

— А за что тюрьма-то? Ты говоришь, сестра младшая, то есть, скорее всего, ей даже восемнадцати не было?

— Пятнадцать. За распил бабок! — зло усмехнулась Ледяная Дева. — Конечно, пол-России их пилит, но не бензопилой же! Я из… в общем, не очень большой областной центр ближе к Поволжью, и у нас просто засилье этих жаб на лавочках у подъездов, а около нашего дома, как назло, особо вредные оказались, даже зимой квакают, если не очень холодно. Где-то они, может, просто базарят, но у нас в подъезде — с-сучары! Никому спокойно мимо не дадут пройти, всё сначала ему вывалят про других, а потом всем другим про него. А если парню или там девке лет пятнадцать-шестнадцать — так ещё и облают, а потом родителям жалуются, что не так посмотрел да не так поздоровкался!

— Знаю, — оскалилась Лариса. — Эти пресловутые «старшие» прямо повёрнуты на ритуалах, ты им любую подлость сделай — и то не так обидятся, как за «не поздоровался».

— Ну да, внешнее почтение превыше всего! Ты-то ещё москвичка, а в провинции это и сейчас никуда не делось, хоть у нас и город типа, а не дярёвня. В общем, Юлька наша — она помягче меня, ну эти и взяли её в оборот. Казалось бы, проходит девушка мимо, поздоровалась с соседями — так нет же, аж палки выставляют вперёд, чтобы задержать! Не просто облаять надо, а непременно в лицо, и чтобы слушала в почтительном молчании. А Юлька — она как Ната, с виду такая девочка-девочка, принарядиться любит, но если по-настоящему разозлить… знаешь, лучше не надо. Поднялась домой, завела бензопилу отцовскую — да на них! Потом, конечно, уверяла, что только лавочку под ними распилить хотела, но не знаю, не знаю… Эти её палками, а у неё-то бензопила в руках! Прямо в шею самой центровой бабке заехала… Лара! Что с тобой? — встревожилась Алина, заметив, что её ученица уже буквально задыхается от истерического смеха.

— Так вы что, Юльку твою в том мире оставили? — через минуту поинтересовалась успокоившаяся Лариса. — А как же она одна там?

— Не «одна», конечно. Ученицей Манелиссы стала, сейчас, может быть, уже и сама — Лесная Сестра. Тебе вот смешно, а нам тогда было не до смеха — вваливается перепуганная девчонка, и с ней срочно что-то делать надо. Главное, злая, что бабки её шпыняют, как маленькую, а сама-то — именно по-детски! Нет бы меркаптана[3] какого на лавочку насыпать… Детство — оно вообще как пьянство, ей-Богу, — добавила Алина. — Прекрасно знаешь, что пьяному нельзя ни хрена, что плохо потом будет — а всё равно тянет! Юльке просто повезло — нашлось кому выручить… и чем выручить.

— А что за амулеты были такие, чтобы в тот мир попадать? — вспомнила Лариса.

— Это совсем другая история. Не сейчас, хорошо?

* * *

— Мам, а когда у меня будут серёжки как у Наты? — девочка вертелась перед зеркалом, чуть разочарованно рассматривая зелёные блестяшки в ушах.

— Как у Ани, ты хочешь сказать, — улыбнулась мама. — Ровно через месяц, вот смотри, — она показала на календарь. — Видишь, сегодня двадцать шестое апреля? А вот двадцать седьмое мая…

— Выпускной в садике!

— Правильно! — Кристина обняла дочь. — А двадцать шестого ты станешь ученицей феи. Наденешь украшения, как большая.

— Регалии, — поправила Белка.

— Надо же, запомнила слово! Ната, ты? — сзади появилась Лесная Сестра, державшая большую шкатулку.

— Белочка, — поманила она, — давай камешки посмотрим. Выбери один самоцвет — он будет твой.

Девочка перебирала зелёные камни, временами откладывая их то в одну сторону, то в другую. Наконец справа осталось лишь три камешка, и она, решившись, взяла один из них: