Миранда

Дюмурье был взбешен. До сих пор он считал Миранду чуть ли не своей креатурой, а теперь оказалось, что этот креол очутился в стане его врагов!

В этой накаленной до предела атмосфере внутри революционного лагеря корпус Миранды 15 марта переходит в наступление и берет город Тирлемон, но у Неервиндена терпит новое поражение. Миранда считал главным виновником поражения генерала Дюмурье, который умышленно давал распоряжения, игравшие явно на руку австрийцам. Об этом Миранда пишет своему другу Петиону, сочувствовавшему тогда якобинцам. Миранда обвиняет Дюмурье в заговоре против республики и просит Петиона о встрече, с тем чтобы сообщить ему такие подробности, которые не решается изложить в письме.

Между тем австрийцы наносят новое поражение французским войскам — теперь у Палленберга, где армия Дюмурье потеряла четыре тысячи человек убитыми и пленными. Это переполнило чашу терпения Конвента, который приказал Дюмурье немедленно явиться в Париж для дачи объяснений. На приказ Конвента Дюмурье ответил дерзким посланием, в котором потребовал поставить вне закона якобинцев и отменить республику, угрожая в противном случае разогнать Конвент — «это сборище дураков». Дюмурье потребовал также отделить от Франции Бельгию. Он лелеял надежду стать правителем этой страны. Конвент отверг наглые притязания Дюмурье и послал своих эмиссаров в его ставку с приказом арестовать мятежного генерала.

Дюмурье делает последнюю попытку привлечь на свою сторону Миранду, под командованием которого все еще находятся несколько десятков тысяч солдат. 25 марта в Энгейне, где был расположен его штаб, Дюмурье старается убедить креола в необходимости покончить с республиканским строем и добиться соглашения с австрийцами.

— Французы не доросли еще до республиканских институтов, народовластие — химера, против нас объединилась вся Европа, революцию ожидает гибель, только возврат к монархии может спасти Францию, — убеждает Дюмурье Миранду.

— Все ваше красноречие, — отвечает ему креол, — не способно заставить меня изменить принципам, в которые я уверовал, исходя из моего жизненного опыта и многолетних раздумий. Я остануть верен своей присяге и буду продолжать верой и правдой служить делу революции.

— В таком случае отправляйтесь в Париж и доложите Конвенту, почему вы сняли осаду с Маастрихта и проиграли сражение при Неервиндене.

Миранде не остается ничего другого, как подчиниться. Тем более что Дюмурье сразу же после поражения при Неервиндене получил указание Конвента отправить Миранду в Париж для дачи объяснений. Этот приказ Дюмурье показал Миранде только теперь, когда он окончательно потерял надежду убедить креола изменить революции и перейти на его сторону.

28 Марта Миранда прибывает в Париж, а неделю спустя генерал Дюмурье, убедившись в тщетности своих попыток взбунтовать армию против Конвента, бежит к австрийцам. Но об этом Миранда узнает только в тот день, когда предстанет для дачи соответствующих объяснений перед Конвентом.

МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ

Франция весны 1793 года. Грозные, тревожные дни. На фронтах поражение за поражением. Внутри страны контрреволюционные восстания в Вандее, Бретани… В Париже «бешеные», защитники интересов бедноты, требуют от Конвента решительных мер против толстосумов, аристократов. Углубляется пропасть между жирондистами и якобинцами. Под давлением последних учреждаются Трибунал по борьбе с контрреволюцией и Комитет общественного спасения. Революция развивается по восходящей линии. Ее высшей точкой будет диктатура якобинцев во главе с Робеспьером…

В этой чрезвычайно напряженной и меняющейся обстановке для того, чтобы предстать перед Комитетом общественного спасения иностранцу, обвиненному чуть ли не в предательстве, следовало обладать глубокой верой в идеалы революции, большим гражданским мужеством и быть полностью уверенным в своей невиновности. Ведь французы не щадили друг друга, в пылу борьбы иногда страдали ни в чем не повинные люди, страсти были накалены до предела. Некоторые нечистоплотные деятели разжигали атмосферу подозрительности и недоверия с карьеристскими целями, под предлогом борьбы с заговорщической деятельностью врагов революции сводили личные счеты.

Миранде исполнилось тогда сорок три года. Он был генерал — лейтенантом французской армии, командовал армией в шестьдесят тысяч человек, выиграл несколько крупных сражений, несколько проиграл. Ну что ж! Военное счастье изменчиво! Конечно, его могли несправедливо осудить, но ведь основания для этого не было. Следовало пойти на риск, что для него, почти всегда рисковавшего жизнью, вовсе не было ни новым, ни необычным. Игра стоила свеч, ибо французская революция, провозгласившая своим лозунгом: «Свободу, равенство и братство», могла и должна была помочь испанским колониям сбросить цепи рабства…