Миражи

— Юль, ну что ты, правда! — перебила ее женщина. — Наверное, так даже будет лучше! Не надо тебе через все это проходить. Малые и вовсе в городе с Настасьей остались! Может, вам поесть собрать?

— Нет, не надо, — отказалась Шарапова и крепко обняла тетушку.

Они миновали зал, прячась за спину соседей и родственников, которые все прибывали, а на кухне столкнулись с Шараповым, который, увидев их, собрался остановить, возможно, даже силой, но, встретив взгляд Ариана, отошел в сторону, освобождая дорогу.

До Сиренево шли молча. В тишине поднялись к ротонде и, минуя заросли сирени, вышли к малому пруду. Юля опустилась на поваленное дерево, а парень отошел, понимая, что ей хочется побыть одной.

Он не хотел мешать, тем более самому нужно было подумать. Старовойтов поднялся к усадьбе, чтобы сварить кофе, позвонил в Москву и, прихватив плед, вернулся к пруду. Парень заботливо набросил ей на плечи плед, протянул кружку с кофе и стал собирать сухие ветки и сучья.

Усадьбу укрывал душистый вечер. Над прудом легкой дымкой клубился туман. Парень быстро разжег костер, и к верхушкам вековых деревьев взвился дымок.

— Ариан, — наконец заговорила Юля, когда он опустился на землю, прислонившись к шершавому стволу, и потянулся к своей кружке с кофе. — Мне нужны цветы… Это ведь неправильно, что я вот так… На похороны обычно приходят с цветами.

— Я попрошу ребят, они съездят в город, купят гвоздики, не волнуйся об этом! — ответил он, не сводя взгляда с ее лица… Она не обернулась к нему. Ни разу после того как они покинули дом Емельяновых, не подняла глаз.

— Спасибо тебе, — отозвалась девушка, закусив губу.

— Совершенно не за что, — произнес он. — Юль, не отдаляйся от меня, не замыкайся в себе. Поговори со мной! Я ведь твой друг, помнишь? Я с тобой в любом случае.

— Не уверенна.

— Ты о чем?

— Ариан, знаешь, я ведь не сказала тебя главного. Мне кажется, дед причастен к смерти Четвертинского! И это не мои домыслы… В тот вечер, когда вернулась домой с альбомом, я услышала, как дед разговаривал с дядей Славой… Дед беспокоился, а дядя пытался уверить его, что та история давно в прошлом. Вроде как срок давности вышел, но деда не это беспокоило. Они упоминали Сиренево. Я не хочу верить, но, как бы страшно это ни звучало, наверное, мой дед убил Сергея Четвертинского… — прошептала она, кусая губы, в надежде не заплакать опять.

Ариан ничего не ответил. Он сидел, словно окаменев, и не знал, что можно сказать в ответ на подобное признание. Тяжело и больно было думать о дяде Сереже, Анастасии Александровне и о Прохоре Емельянове, которому пришлось столько пережить. Старовойтов не мог ни судить, ни оправдывать. Он предпочел бы всего этого не знать. И тем более не хотел, чтобы отголоски той страшной беды, которая случилась здесь, легли на плечи восемнадцатилетней девочки.

— Юля, расскажи мне о своих родителях, — попросил Ариан.

— А… дед? — обернувшись, она растерянно посмотрела на него.

— Твой дед умер, как и все Четвертинские! Чтобы я сейчас ни сказал, это уже ничего не изменит. Негодовать, возмущаться, ненавидеть, требовать возмездия я не могу. Мне бесконечно жаль всех, кто причастен к той трагедии, но они уже лежат в могилах, а значит, лучше поставить точку. Пусть покоятся с миром.

— А причем здесь мои родители? Ты про кольцо думаешь? Не факт, что оно то самое, тем более настоящее. Родители вообще к этой истории не причастны. Мамы не было в то время в Сиреневой Слободе, насколько мне известно. Она училась в Ленинграде, сюда редко приезжала. Бабушка говорила, что они даже на свадьбе не присутствовали, а меня увидели, когда пять лет исполнилось. Тогда уже и Настасья родилась. Мама с отцом познакомились в университете. Он старше на пару курсов. Они оба из наших мест. Он из районного центра, мама из деревни. Поженились. Родилась я. Мама ушла в академический. Потом перевелась на заочку. Папа окончил учебу и остался отрабатывать положенные два года. Потом родилась сестра. Вскоре они вернулись в Беларусь. У отца мать заболела, нужно было ухаживать за ней. Впрочем, она скоро умерла, оставив нам трехкомнатную квартиру. По возращении папа устроился в строительную фирму, а мама — в кадастровую контору. После развала союза папу позвали архитектором в одну фирму, потом в другую, в результате пригласили работать в Германию. Он талантливый архитектор… Мама уволилась, и они уехали, а я осталась. Вот и вся история, — Шарапова пыталась говорить ровно и бесстрастно, но каждый раз на слове «папа» она спотыкалась. Ариану казалось, что ей приходится делать усилие над собой, чтобы назвать Шарапова отцом.

— Он бил тебя? — спросил Ариан.

— Нет, — поспешно отозвалась она.

— Ты ведь до ужаса боишься этого человека. Почему? Если он не обижал тебя, тогда что? В чем дело? Расскажи мне, Юль!

— Зачем, Ариан? — слезы снова покатились у девушки по щекам.

— Потому что я беспокоюсь. Мне страшно оставлять тебя здесь одну. Я должен знать, что тебе угрожает.

— Мне ничего не угрожает. Они уедут, и снова все будет хорошо, почти… Потому что уже без деда.

— Юля…

— Не волнуйся, Ариан, я справлю… Привыкла уже.