Читаем Миражи полностью

раздавленной хвоей. Жалко ее - жить бы ей да жить. Земля подо мной поплыла

куда-то назад. Музыка, словно зубная боль, выла и выла, казалось, целую

вечность. Потом движение замедлилось. Сняли с колес. Грохнули на что-то

твердое, но не на землю.

Чувствую, как небо внезапно скрылось. Грохот молотков, и

проникновение ржавых гвоздей. Один согнулся - и тут же зачастила дробь

поспешных и легких ударов. Началась качка: бортовая и килевая. И вот я уже

брошен всеми - как якорь на долгой стоянке. Зашуршала и посыпалась земля.

Комья глины шлепаются все чаще и чаще. Вот среди них прозвучала малая

горстка - словно какнула птичка. И вдруг обрушился "землепад". Благостные

звуки пропали. Щели закрыты для света и воздуха. На последнем полном

вздохе: "Ма-а-а-ма!" Сорвал ногти и голос. Разбил в кровь висок.

Бес-по-лез-но. Все. Холодно, тесно, темно...

*

Заживо похоронен в своей маленькой, но уютной квартире. Ногти

довольно быстро вновь отросли. И голос возник и окреп. На лице появился

вполне добродушный оскал.

Первое время была ветошкой забинтована голова, но это даже помогало

занимать сидячее место в автобусе и в метро. В общем, началась вполне

сносная жизнь среди вас.

Оказывается, что нас здесь довольно много. Я легко узнаю "своих" по

особой, шарнирной грации и еще - по локтям, торчащим из карманов курток и

подталкивающих людей в нужном нам направлении. Поберегись, мы идем - сила.

Мы энергичны и всегда агрессивны. Нам не страшен ни голод, не

дефицит. Мы везде проникаем. Особенно чутки к кратким радостям бытия.

Градус Вечности помогает нам острее и безогляднее наслаждаться

похмельною жидкою кашкой вседневности в предчувствии опаляющей ваши

бессмертные души пустоты - нашей стихии.

И все же на этой дичающей, грязной планете нам холодно, тесно,

темно...

* * *

Миражи Детства ТВЕРСКАЯ ПАЛИТРАТВЕРСКАЯ ПАЛИТРА

Как дева русская свежа

в пыли снегов!

(А. Пушкин)

ПРИЕХАЛИ

Наш поезд, выкатясь бочком из смертельно перепуганной предчувствием

гражданской войны столицы, начал заглатывать пару своих бесконечных

макаронин, изредка останавливаясь, чтобы передохнуть.

Облопавшись, он ненадолго засыпал у самых больших станций, а потом,

косолапо переваливаясь и змеясь, продолжал предписанный ему

железнодорожной судьбою бег.

В Кашине поезд икнул и, чуть подрагивая и недоумевая, отрыгнул некую

группу пассажиров, которых тут же принял в свое просторное чрево

санаторный автобус. Он засучил колесиками и заскользил по укатанному

снежному тракту вдоль заспанных, мерцающих как звезды морозного неба

окошек российских деревень.

Чу, приехали.

Осмотрелись: настоящий пахучий, живописный, таинственный бор.

Последний прощальный чай ТОЙ жизни - сутолочной, дерганной и

по-городскому свирепой.

В темноте незаметно подкралась и накрыла пушистым крылом тишина

тверской земли.

А потом нас оглушил повальный и сладкий сон.

*

ПЕРВАЯ ВЕСТОЧКА

Здравствуй, дорогая мама. Теперь я недосягаемо вдали от тебя, но

одновременно и рядом - всегда под сердцем.

Оказался здесь, в глубине тверского простора, наверное затем, чтобы

не спеша поразмыслить и поговорить со всеми вами, близкими мне людьми

отсюда - издалека.

Ну вот, тут же мысли разбежались, как тараканы под светом моего

бессонного ночника. Стыдно, конечно, но не смертельно.

Обидно так вот сразу заканчивать это письмо, даже не успев прилично

начать. Что ж, прогуляюсь, проветрюсь, глотну этого пьяно-чистого воздуха.

И тараканы, вернувшись назад, снова затопают лапками по моему

полированному столу.

Здесь - единственная, не по названию смирная речка, и мирно

дремлющая, седая тверская земля.

Теперь я вдали от бесконечно суетливой, прогазованной и гремящей

пустыми емкостями столицы.

В моей комнате оказался забытый (словно нарочно для меня) детский

волчок. Смешно, но запускаю его прямо на письменном столе по десятку раз в

день. Философская штукенция.

*

ПОСТ-СКРИПТУМ

Сегодня днем повстречалась береза-вдова. Другая березовая половина,

с которой она буквально срослась у комля, давно погибла, превратившись в

огромный, замшелый пень. А эта, двужильная, все живет.

Жаль, что ты, мама, не видишь этой первозданной природной красоты,

ее ошеломляющих красок.

Нежно и крепко тебя обнимаю.

А теперь спать, спать и спать.

*

МЕДВЕДИЦА

Открываю глаза. Где я? Что я?

За промытым, незамерзающим (как южное море) окном лениво развалилась

и спит под богатым пуховиком речка Медведица. Иногда она огрызается

утробными звуками на проезжающих через мост автоизвозчиков. Нехотя

ворочается с боку на бок, но не встанет, не станет голодным и злым

шатуном.

Она позволяет нам, лилипутам, подкрасться поближе, потрогать снежную

простыню (белизны - до боли в глазах) или даже ковырнуть рыбацким

буравчиком свою толстенную шкуру. Медведица эта российская добродушна,

спокойна и величава. До времени сосредоточенно спит.

*

ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ

Посмотрел старую видеозапись и будто снова встретился с повелителем

расстроенной и донельзя обшарпанной гитары.

И еще - с его "полочной" песней об апокалиптических всадниках и

пулях, выпущенных в людей Судьбою. Это - предельно современная баллада о

нас. И еще - об ответственности и сопричастности ко всему происходящему

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза