Читаем Миражи полностью

одна из них презрительно чирикнула и тоже исчезла.

Остался я посреди тропинки с раскрошенным, но не розданным куском

хлеба в руках.

Высыпал все на пенек - словно пограничный знак между воздухом и

землей.

И вдруг НЕЧТО подступило к горлу и отпустило, но осталось щемящее

чувство птицы, вылетающей из меня навсегда.

Чувство покинутого гнезда.

*

ЗВЕРИНАЯ АЗБУКА

Погода словно сдурела - буквально через ночь: то - ноль, то - минус

двадцать.

Снова после обильного снегопада подкралась мимолетная оттепель.

Смазались акварельные краски.

Тоненькие сосенки потемнели, закручинились и как-то сразу заскучали.

Зато толстые, дородные сосны к полудню засеребрели, медленно-неостановимо

оттаивая заиндевевшими за ночь сердцами.

Смотрю: многие деревца обглоданы буквально до пупка.

Где же им взять новой коры, когда снова ударит мороз?

Горьки иголки старых елок. И сладковатые на вкус, но колючие - у

молодых.

На свежем, чистом снегу невольно любуешься азбукой звериных следов.

Вот белкины - с отчетливыми коготками и "усиками". Цепочка лисьих следов,

звенья которой похожи на пунктирный контур следа лесного великана. Были

там и такие, с обладателем которых я не хотел бы повстречаться на

скользкой тропе.

Еще увидел "островки наоборот" - следы заячьих неспешных прыжков.

Видно, на свидание он не очень спешил. Обычно заметны лишь два огромных

живых локатора его ушей - пушистые, с розовыми прожилками. Остальное

резвый комок страха, напряженное предчувствие нападения из-за любого

куста.

*

ЛЕСНОЙ КОСМОС

Густеющий туман заполнил долину реки, походя привалил тяжким,

грязно-белесым камнем жалкие прибрежные кустики и скрыл от постороннего

взгляда всю плененную округу.

Это вязкое напоминание о космическом "смоге" заставило пролетающие

(словно пролетарий - в трудных финансовых делах) звездолеты включать

боковые огни или хотя бы изредка подавать звуковые сигналы.

Космос слепых - это вначале может показаться забавным. Но когда из

коварной тени на тебя вдруг наплывает безмолвная громада корпуса

"звездолета", то становиться жутковато. Ведь остановиться непросто. И

тогда понимаешь, что тормозной путь - это фатальный, предсмертный рывок

всей предшествующей жизни.

Стой, брат, отдышись. Не спеши.

В подвал бытия ты успеешь всегда.

А может быть и этот риф обойдем и , уходя из галактики по гнутой

касательной, не заденем ни цепких сосновых сучков, ни колючих метеоритов?

*

МАТУШКА-МЕТЕЛЬ

На ближайшую окрестность неожиданно для нее самой, изнемогающей под

тяжелой, подмокшей за оттепель шубой, навзничь пал новый снег.

Все запушилось еще больше: пообтрясенные шалопаем-ветром ветки

дерев, дорожки, богато облицованные нежным богемским стеклом, посахаренные

пудрой макушки и плечи рискованно-торопливых, но по необходимости

медленных прохожих и, конечно же, скисшие облака.

Ближе к ночи отчетливее зашуршала легкая крупа, а в полночь

матушка-метель уже во всю свою вальяжную силу со сладостным звоном

завертела-закружила смерчами по углам, добавляя перца в морозную кутерьму.

И все это - с пугающими детей всхлипами, каким-то мяуканьем и загадочными,

скрипящими, быстро гаснущими причитаниями.

А утром все стихло под тяжкими снежно-ледовыми веригами.

*

ШАЛЬНАЯ ВЕСНА

Приветствую тебя, последняя и шальная Весна. Знаю, что неповторима

ТАКОЙ ЖЕ больше не будет. Придут, возможно, другие, - ног они обласкают не

так. За шиворот лезет капель. Солнце словно сошло с ума. Осинки - по

колена в синьке.

Моей любимой присказкой среди долгой зимы была: весна начинается в

носу. А вдруг она раздумает - и в природе не начнется? Но ведь таянья не

удержать. Богатырские силы проснулись и поднялись, похрустывая и

распахивая горизонт, промытый безумной водою. И мы, вылетая из шуб и тепла

через настежь раскрытые окна, расселись под солнцем на корявых и черных

ветвях.

Гомоним и сверкаем глазами.

*

МОРОЗЕЦ НА СВАДЬБУ

Еще вчера все расслабилось, по-весеннему раскисло и захлюпало. А

сегодня ночью у природы случился припадок мороза.

Утром деревянные аборигены леса оказались схваченными каждый за

горло острыми, с заусенцами ногтями. Морозными, элементарными следами

оказались расписаны (как фотопластинки) не только понурые ветви,

ноздреватые нежно-песцовые "шапки", подрагивающая земля, но, казалось, сам

воздух полуподвижно клубился и щетинился мелкими кактусовыми иголочками.

Больше всего, естественно, радовался таким переменам резко окрепший

лед на тропинках и тропах, которые, то разбегаясь, то сплетаясь в тугие

ледовые косы и с дрожью звеня под ногами, неудержимо стремились в сторону

промерзлого и прикрытого свадебной скатертью русла нашей реки.

Свадьба русской природы широка, безоглядна и щедра своей красотой.

*

НАШ КОВЧЕГ

Огромные беспокойные волны деревьев захлестывают наш, брошенный в

темноте и пустоте ковчег. Ветер крепчает. Луна скрылась, кажется

навсегда.

Холмы под ногами ходят ходуном - словно могучие океанские валы.

В лицо хлестко бьет неистовый, взбешенный своим бессилием потопить

наше утлое пристанище, но злопамятный ветер.

Из всего обилья зверья осталось лишь по паре.

Чета белок. По парочке ленивых бесхозных волков, гордых лосей,

роскошных лисиц "от торговли", настырных, как танк, кабанов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза