Миражи искусства

Её сердитые шлёпы домашними тапочками ещё отсчитывали количество ступенек лестничного марша, ведущего книзу, а мы с Виктором, даже не притворив дверь, опустились от изнеможения на пол, корчась от смеха и не позволяя себе рассмеяться настолько громко, чтобы нас могла услышать обиженная женщина. Наверное, прошло добрых пять-шесть минут, а мы всё ещё не могли успокоиться.

Тут бухнул звонком телефон, торчавший поблизости на пристенной полочке. Виктор снял трубку. Из неё был слышен истошный голос нового всемирового отчаяния, принадлежавший капитанше.

– Он опять мне… на ковры… Уберите же эту тварь!

Сталкиваясь один с другим, мы бросились выручать Баську. Увидев нас в открытую нами балконную дверь, он благодарно взлаял, прыгнул в комнату и замотался по ней, а затем и повсеместно, пытаясь побыстрее забыть о ситуации, когда он, может быть, случайно оказался кем-то запертым в секторе квартиры снаружи её, слышал гневные женские выкрики на таком же балконе пониже, очень боялся и потому не в состоянии был отказать себе в своей элементарной потребности…

– Славно, славно, – услышал я от Виктора, когда мы наконец немного отошли. – Ты из этого ничего не находишь поучительного?

– Как же, – бодро говорю ему. – Лучшего финала для своего сюжета я бы и не желал.

– И для моего – тоже! – рассмеялся писатель, снова утягивая в смех и меня. – Мы – соавторы одной штуки, и это великолепно. А ведь не могли и подумать. Вот это настоящий юмор. Место ему – в истории.

– Но я не пойму, как быть мне, – сказал я. – Моё авторство ничтожно, поскольку по сроку я своё произведение написал позже тебя.

– Из-за этого и место ему в мусорном ведре, ты что, не понял? Ну, не огорчайся. Концовка-то у нас вышла уже после. И в моём тексте её тоже нет. Вот что главное! Мы этот шедевр поместим в сборник юмора. Идёт? А что до моей рукописи, ей тоже место рядом с твоей.

Сказав это, Виктор швырнул её в мусорное ведро.

Я опешил, вздёрнулся.

– А как же?.. – Я не знал, о чём спрашиваю. Так, вырвалось по обстоятельству.

– Да всё просто. – Виктор пришёл мне на подмогу. – Это лишь вариант моего романа, самый первый, даже не в целом виде, отдельные его части. Барахло. Но как раз по нему вынесено публичное мнение, будто это приличная вещь. Представляешь? Вот глупари! И – кто бы! Писатели из союзов. Сю-зи-ки. Окончательный же вариант я ещё пока никому не показывал. Некому, брат. Вот думаю, ты – не согласишься ли?

– Даже надеяться не мог. Спасибо.

Пора было уходить. Встреча для меня оказалась более чем насыщенной. Но сверх её регламента вертелось в моей голове ещё по крайней мере два вопроса к хозяину жилища. Первый я задал, когда уже получил в руки заложенную в папку толстоватую стопку листов – распечатку с принтера – и приготовился прихватить под мышку Басю.

– Что-то хотел сказать? – Виктор насмешливо-внимательно смотрел на меня, стоявшего у порога, будто зная, что без того вопроса я не уйду.

– Не обидишься?

– Ну что ты!

– Почему всё-таки ты не печатаешься?

– Да разве непонятно? Я пишу, значит, я и так – писатель. Когда что-нибудь окажется опубликованным, напечатанным, я не знаю, как мне тогда себя называть. Опубликователь, напечататель… Ерундово. Да, впрочем, не беспокойся, сборничек юмора выйдет. Ты в нём согласен присутствовать?

Баська уже вертелся у меня под мышкой.

– Буду рад. Не забудь включить и твою самую последнюю вещицу – про напечатателя.

– Само собой! Только неверно говоришь: последней она не будет. До выпуска в свет к ней ещё столько придумаем. Так?

– Идёт!

Мы попрощались и расстались.

Придерживая распечатку и не отпуская Баську, я шел по тихой вечерней улице, и возвышенные чувства переполняли меня. Отпускать собачонку не хотелось: потом жди её, может быть, до утра.

Я осознавал, что вот ещё несколько минут назад я не только от души пообщался с интересным человеком, но и прошёл некое посвящение. В то, где пока и не мечтал оказаться со своими никудышными литподелками. Куда любой новичок может рассчитывать подняться разве что через годы, а то и десятилетия. Неважно, что я посвящён человеком, не желающим и, вероятно, не готовым публиковаться. Ну их, этих маститых! Они все какие-то очень занятые, серьёзные, напыщенные, юмора не понимают, как, безусловно, и самой действительности; то, что можно брать из неё, считают неподходящим, своё же сочиняют тяжело, выдумывая, и – что они написали?.. Где оно? Кому в поучение или в удовольствие? Гоголь что-то говорил о бумагомараках…

Я мысленно благодарил Виктора за всё, благодарил себя, что у меня получилось так легко войти в доверие к нему, благодарил и вот этого шельмеца Басю и даже его тёзку из романа, а также двух сук – их матерей. Без нас всех, вместе взятых, пожалуй, и не вышло бы ничего из того, что вышло.