Миражи искусства

В сочинении, выпущенном уже вторым, доработанным и дополненным изданием, о свободе говорится как факторе универсального воздействия: вне его нет развития ни в чём. В то же время нет свободы и, так сказать, в чистом виде. С нею всегда рядом и вместе ее антиподы – ограничения. Истины будто бы давно известные. На самом же деле свобода и как состояние, и даже как термин и как понятие до сих пор оставалась не объяснённой в достаточных параметрах ни в бытовых аспектах, ни беллетристикой, ни наукой. Рассуждали о ней кто как хотел и умел. И даже близко не подходили к тому, что свое выражение и прежде всего в праве она приобретает только будучи осознаваемой, то есть как корневая составляющая духовности. Заняв эту позицию, автор указывает на целый ряд закономерных всевременных противоречий в «освобождении», как процессе, и, бесспорно, выступает здесь новатором.

Многое в окружающем объясняется теперь легче по сравнению с тем, как обстояли дела раньше. И понятно почему: от того, в связи с чем и как нами осознаётся реальность, насколько обстоятельства позволяют или не позволяют выражать осознанное в реальном, – ото всего этого в конечном счете зависит качество нашей жизни – и общественной, и личной.

В рамках «освобождения» рассмотрены явления, знакомые всем или, по крайней мере, очень и очень многими. Перегибы в текущей политике и в управлении; убогость юриспруденции; мимикрия в науке и в СМИ; ускользание ценного из искусства; фальшь религиозного ренессанса; превознесение эротического над сокровенным – это лишь часть предложенной тематики. Особый интерес – к стране России, к ее истории и нынешним дням. От главного предмета исследования пишущий постоянно переходит к обыденностям. Этим достигается панорамность изображения, достаточная законченность повествования.

Широко представлены изыски, равные открытиям. Например, по части свободы слова, гарантированной конституцией. Здесь, по утверждению Кипринского, сделан крен в сторону спекуляций на действии мыслительного аппарата, где у каждого человека независимо ни от кого накапливаются и отбираются (выбираются) мысли, «переводимые» затем в слова и в комбинации слов (суждения). На этапе их отбора свобода хотя и не абсолютная, но полная, ни в каких «подкреплениях», в том числе законом, она не нуждается. Мысли «переведённые», то есть слова, также нет необходимости «поддерживать» свободой. Тут она и так налицо в виде плюрализма – той массы частных или корпоративных суждений, какие бывают свободно изречены и уже имеются фактически.

Только за фактическим следуют запреты и наказания.

По отношению к нему провозглашаемая свобода суждений нейтральна, недейственна. Норма права будто бы призвана быть ориентиром на то, чтобы никто не опасался выражать свои суждения, и, по меньшей мере, нельзя в этом не видеть устремлённости на улучшение качества плюрализма; но получается так, что здесь лишь отвлечённое пожелание, которое нисколько не разрешает вопроса об ответственности за притеснение свободы суждений в условиях плюрализма, а также и за сами суждения, если их оборот недопустим в обществе. Правовые разбросы в данном случае упорно заводят в тупик.

Серьёзные претензии автор имеет и в отношении гарантирования законом свободы массовой информации. Эту норму он также считает ошибкой, поскольку гарантия «установлена» не как значимый фактор социальной свободы, а всего лишь – для товара, не учтённого в производстве. Подобные действия, как то вытекает из текста книги, опустошают и окружающее нас право, и саму демократию.

Любопытным представлено этическое. В книге о нём рассказывается как о феномене права, когда свобода поступков и ограничения для них оформлены не в виде законодательных или нормативных правовых актов, а – как неписаные.