Миражи искусства

«Полное разочарование. На фоне Сычкова и Макарова Глазунов – школьник».

Если такую отмашистую критику принять за чистую монету, то отсюда недалеко и до полного отрицания Глазунова как художника, со всем его творчеством. Да, пожалуй, и как личности – тоже. Не нравится он, и всё, ату его! Это откровенно разгромные мнения, наподобие тех, какие выражались пролетариями по командам от их вождей.

Что могло вызывать столь глумливую реакцию? Ведь просто нескромно и невежливо так-то вот сводить к нулю всё, чем Глазунов завоевал себе признание. Он завоёвывал это признание, будучи сыном своего века, находясь в самой страшной эпохе, не желавшей ничего, кроме восхвалений, нужных режиму.

Наверное, из-за того и заметны на нём одежды традиционалиста, консерватора, сначала не успевшего, а после уже и не пожелавшего окунаться в бурлящую стихию модерна, для многих оказавшуюся погибельной. Разве нельзя разглядеть в его картинах, как мучительно было для него выбрать и отработать свой оригинальный стиль, какое требовалось напряжение, чтобы не впадать в подчинённость и в угодливость?

Пусть немало в его творчестве отстранения, ухода в натянутую, искусственную историчность и в мистику, в сомнительную плакатность и панорамность, но ведь нельзя же не принимать во внимание и того, какие вершины исполнительства ему удалось покорить.

Что значит работы «недостойные» – все, кроме одной-двух изо всей экспозиции? Вот бы знать – это какие? Если «Сын ждёт отца», где при густом наложении красок темнотой и тревожностью ночи заслоняется и как бы упрятывается фигура сына, так что даже возникает подозрение, не наоборот ли, не отец ли ждёт сына, то, возможно, здесь и впрямь не обойтись без упрёка. Или, скажем, надуманная «выровненность» образа в «Юности Андрея Рублёва», возникшая из-за того, что художник изобразил своего исторического собрата по ремеслу с прикрытыми веками, не показав глаз, да ещё и с цветочком в руке у пояса, отчего от полотна веет охоложенной пустой манерностью и чуть ли не игривостью, которые здесь неуместны. Что поделать, ни у кого не обходится без посредственного.

Зато какие глубины открывает нам мастер в ряде других его творений. Глаза, их броская выразительность, воплощение в них сущности характера – в приёмах их прорисовки Глазунову, пожалуй, не найдётся равных, где бы их ни искать. Чего стоят образы одних только героев произведений Достоевского, запечатлённые в иллюстрациях к текстам.

На одной из работ этой серии – две головы, размещённые рядом. Это – «Верховенский и Лямшин», иллюстрация к «Бесам». Глаза одного из персонажей, представленного в затенении, выделены мощными световыми штрихами на зрачках глаз, и от того с большой достоверностью, уже в единстве, в общем осмыслении воспринимаются сразу оба характера, оба лица. Разве не следует отдать должного такому отражению коллизий, запечатлённых в известном романе?

Именно с творчеством Глазунова закреплена в нашем сознании величайшая и уже зримая напряжённость мыслей и чувственности в наследии, оставленном Достоевским. Оно говорит нам об очень внимательном прочтении мастером кисти всего творчества этого писателя, гения художественного психологизма, непревзойдённого и до сих пор, и, возможно, – на все времена. И оно же не может не говорить о том, как важно, расценивая иллюстрации к его произведениям, хорошенько знать этот пласт литературы также и нам с вами. Без такого знания не может быть сколько-нибудь стоящего, справедливого отношения и к художнику.

Так же, как некорректны суждения о непрочитанной книге или о непройденной дороге, точно так же должно восприниматься и отрицание значимости работ в изобразительном искусстве, если давать о них отзыв, не вникая в их суть или только накоротке с ними знакомясь, игнорируя свою ответственность по случаю допускаемой несправедливости. Пробежать по залам и только что-нибудь успеть увидеть в экспозиции – такая, с позволения сказать, мера участия – не лучшее расположение к искусству. Она просто не даёт серьёзного права выставлять себя, со своими куцыми запросами, перед теми, кому искусство всегда дорого или кто хотя бы старался быть здесь пограмотнее и поделикатнее.

Пробежки по верхам – явление вовсе не новое и присущее не только провинции. Как это ни прискорбно, и в залах крупнейших музеев и галерей мира, и в тесном помещении какого-нибудь сельского клуба посетители выставок ведут себя почти одинаково. Профессиональные искусствоведы могли множество раз наблюдать ситуации, когда экскурсанты, будто бы сговорившись, только мимоходом окидывали взглядами работы, непревзойдённые по эстетической ценности, шедевры в лучшем значении этого слова, и отсюда спешили к разделам, содержащим элементы упрощений, распахнутой эротики, деталей бытовой и моральной нечистоплотности.