Миражи искусства

Люди издавна с опаской относились к такой методе. И хотя это так, в жизни, бывает, иного предложить нечего. Особенно, если в игру вступают официальные власти. Посмотрите: рывок на Запад, в свою популярность, Сафронов сделал главным образом на эротизме. Помогло ещё и то, что любые амбиции, исходившие в своё время из Империи Зла, Запад старательно одевал в политические одёжки. Там пригревали не только гениальных, вроде Нуриева, но и неталантливых, неспособных, а то и просто бездарных. Когда к ним приходило ощущение полной свободы, то естественным было и вскипание их творческой энергии. Возомнивший себя гением горазд был доказывать свой уровень прежде всего, разумеется, количеством работы. Давайте подумаем: не то же ли самое произошло с Сафроновым?

Другой аспект официальной игры вызревал уже на родной почве. Перестроечные судороги России сопровождались прямым угодничеством перед Западом. И раз там кого-то из наших признавали, а затем и превозносили, то и мы, будучи униженными, чтобы выглядеть импозантнее, принимали мину «как все», иначе говоря – и признавали, и превозносили уже по совершённым фактам. Если же так вели себя власти, то не могло быть по-другому и с ими учреждёнными средствами информации. Сюда скоро примкнули и СМИ жёлтого или бульварного цвета, каковых в России пруд пруди. Пиарные шабаши вокруг искусства теперь, что называется, норма и нашей политики, и нашей жизни. И что особенно горько – такие действия больно бьют в первую очередь по тому, что хотело бы вырасти и подняться даже без чьей-то поддержки. В результате по-настоящему ценное в художественном творчестве не так уж редко обречено гибнуть. Предпочтения-то отдаются призракам, за которые кто-нибудь больше платит.

А что же с Сафроновым? Как и любой художник, он имеет право быть честным прежде всего перед самим собой. Если мастер воспринимает свободу по общепринятой шкале, он может легко отойти от любой модели. Другой вопрос – какую модель он для себя искал, нашёл, выбрал и в ней себя выражает. Если чему-нибудь подражать, то в искусстве это значит не быть свободным. Ни больше, ни меньше. Рассматривая картины Сафронова, нельзя не поразиться их однообразию. То есть – как полотна именно этого художника они легко узнаваемы. Но тогда почему смотревшие выставку так часто обращали внимание на принадлежность его творчества к тем-то и тем-то школам и стилям? В нашей современности это является следствием резко возросшего набора изобразительных средств, часть которых стала общей и для искусства живописи и графики, и для простого воспроизводства реального, чему служат, скажем, фотография или дизайн. Ясно, что впрямую Сафронов отсюда не отталкивается. Но также правомерно утверждать, что и у него есть заимствования. Теперь, кажется, даже дети искушены в составлении поделок фотороботов или компьютерных композиций. Рассматривая ту или иную картину Сафронова, легко убедиться, что его замысел мог вызревать из какой-нибудь механистической проработки, уводя мастера в лубочность и залакированность. Но это уже вина не только его. Искусство роняет само себя.

Вместе с этим и отдельная картина, как наиболее подвижная единица изобразительного художественного ряда, лишается общественной востребованности, перемещаясь в уделы частных жилищ или в чисто развлекательные учреждения. Там её функции уже почти целиком укладываются в задаче информативного или декоративного комфорта. Возбуждается спрос на портреты, на что-нибудь броское, сфантазированное, даже нелепое. Художнику здесь можно только посочувствовать. Ему уже просто невозможно быть ни в традиционной роли, ни в исходном великом предназначении. И посочувствовать ещё раз, если он не в состоянии усвоить этого.

Посетители выставок изобразительного искусства, что-то из экспонатов одобряя или осуждая, в такие тонкости могут и не вникать. Много ещё таких, кто не может объяснить, почему он хвалит то, что хвалят власти и СМИ, и почему помалкивает, когда сообща дружно и тупо отмалчиваются обе эти ветви общественного влияния. Значит, его уже впрямую коснулось жало беспощадной целенаправленной идеологической обработки, прикрываемой принципом свободы творчества. Ждать ли тут чего-то лучшего? А кто ж его знает. Ведь одно пока остаётся неизменным – стремление пиарщиков преподнести выгодное кому-то выгодным для всех.

К восприятию прекрасного

ЛОРКА В ЕДИНСТВЕННОМ ЭКЗЕМПЛЯРЕ

Поэзия воспринимается как целое.