Миражи (СИ)

— Сначала в институте я был увлечён предметом «История Петербурга» у меня в дипломе даже пометка стоит, что могу преподавать его. Но экскурсоводом я не собирался становиться. Люблю читать книги про Время, архитектура — это всегда время, хотя она и скрывает многое. Она та самая цель, которая оправдывает средства. Посмотрите ещё раз на Неву, мосты, набережные — прекрасный и совершенный вид. Не город у реки, а река часть архитектуры города, его определяющая, его пространство, доминанта, его логическое объяснение, соразмерность, стремление, жизнь. Без Невы Петербург выглядел бы мёртвым саркофагом. Но сколько жизней прервалось чтобы он родился! Сейчас вы ужаснётесь тому, что я скажу. Но это правда. Город, как ненасытный стервятник питался прахом, его построили на костях крепостных мужиков. Всё здесь было изменено, весь уклад этих земель. На берегах Невы задолго до появления Петербурга селились люди, но Петра не устраивали деревеньки и посады новгородцев, смешны казались маленькие шведские крепости — не таков был размах государя. Ему нужен был Город. Именно здесь. И всей мощью непререкаемой воли единодержца поднял он новую столицу из болот. Цена значения не имела. Чтобы устроить набережные, Невские берега укрепляли, сначала дубовые деревянные сваи и щебень, потом камень, гранит везли из-под Выборга. Чтобы скорее выстроить тут дома и замостить улицы, Пётр по всей России, представьте только по всей России! запретил на четыре года каменное строительство. Ни одна страна Европы не знала такого произвола. Вперемежку с камнями здесь, в этих набережных, замурованы тысячи душ.

А революция? Когда я в первый раз прочёл дневники Ивана Бунина «Окаянные дни», то понял, чем стал Петербург в девятнадцатом году. Одной большой братской могилой российского дворянства, интеллигенции, культуры, погибло всё — остались только фасады, их мы видим и теперь. У этих стен расстреливали людей, а дождь и Нева смывали кровь. С удивительной повторяемостью всё это ещё раз было уже в годы сталинских репрессий. Город впитывал кровь и оставался всё-таким же равнодушным. А потом снова война, блокада, бомбёжки. Чаще говорят о героизме защитников Ленинграда, но чтобы спасти эти камни сколько ещё понадобилось безымянных костей? А город стоит всё такой же прекрасный и загадочный, кутается в туман белых ночей, и ему нет никакого дела ни до Времени, ни до Смерти. Он вечно молод и вечно жив, он словно вбирает силу всех, кто, как вы говорите «хоть раз прошел по его улицам».

— И всё же, то о чём вы говорите сделали люди, а не Город, — возразила Ника, — разве можно винить его за то, чему он не мог противостоять?

— Вероятно ему следовало рухнуть под бременем человеческих грехов, — усмехнулся Виктор.

— Он слишком красив, чтобы рухнуть!

— Так по вашему, красота — это оправдание преступления? — Виктор внимательно смотрел на неё и ждал, что она ответит. Ника смутилась.

— Нет, не оправдание, но…

Она замолчала.

— Что же вы сдались так легко? Ведь вы же не согласны со мной.

— Не согласна, — кивнула Вероника, — но с вами трудно спорить. Я не знаю, как доказать правоту. Вы слишком убеждены в своей точке зрения и…горячо убедительны.

— Это только с вами, времени у меня мало, а сказать хочется много, простите, загрузил. А отстаивать свою точку зрения надо до конца. К тому же вы доказали свою правоту a priori, только не заметили. Город не люди, он не совершал преступлений, а лишь был их свидетелем. Но очень приятно, что вы не обратились к избитой истине «Красота спасёт мир».

— Нет, не спасёт, — тихо сказала Ника. — Она посмотрела ещё раз на Неву, потом на решетку Летнего сада и повторила, — не спасёт.

— А что же спасёт?

Виктор ждал чего угодно, но только не того, что сказала она.

— Любовь.

Теперь Виктор замолчал. Он не хотел с ней спорить. Пусть она верит в любовь, так легче жить. Когда-нибудь и в этом сама разберётся.

— Ну что ж… пойдёмте посмотрим Летний Сад, а то мы так и простоим перед оградой, рассуждая на философские темы.

Виктор придержал Нику под локоть, когда пошли через проезжую часть, они снова пересекли набережную и оказались перед чугунной решеткой Летнего Сада.

— Я читала, что какой-то англичанин приехал в Петербург, увидел эту решетку и уехал, сказав, что ничего красивее, всё равно не найдёт во всём городе. Ну не знаю, — пожала она плечами, — всё же глупый, я бы на его месте раз уж приехал, посмотрела бы и остальное.

— Да что с англичанина возьмешь? Но мы и остальное посмотрим, — заверил Виктор.

Ника остановилась перед полуоткрытой створкой ворот главного входа. — А про Летний сад вы мне тоже расскажете?

— Если вам не наскучило, — улыбнулся Вяземский.

— Нет! Совсем нет, — она положила другую руку на лацкан его куртки, — я очень люблю, когда вот так рассказывают.