Мирдрево: оковы

Ирис подумала – могла ли она во сне-не-сне увидеть один из артефактов прошлого, сотворённого предками?

Ведь иногда Ирис посещали странные сны. Но они были туманными и скомканными, а большая часть ускользала из памяти в момент пробуждения. Каждый раз Ирис пыталась выжать из осыпающегося эха размытых картинок хоть что-то вразумительное. Но она видела их словно через толстое, мутное стекло – размытые очертания без чёткости и понятности, мелькали как мазки во взмахе огромной руки, дарили пятна красок и вспышки эмоций, и уносились в небытие. И всё что оставалось так это смазанные мелкие осколки и неопределённые искринки эмоций.

Сегодня было иначе. Ирис не помнила всего, не помнила деталей. Но всё же, сегодня было иначе. Ирис помнила больше; и она помнила неподъёмную тяжесть и не обхватываемый объём последних мгновений, а оставшийся налёт важности въедался в разум и душу.

Больше всего Ирис хотелось получить ответы на вопросы. Как и почему она это увидела? Что это вообще было?

Но Ирис облачила все ощущения, мысли и вопросы в плотный пузырь игнорирования и подавления; и сказала:

– Не сейчас.

Она отвела полотно в сторону до упора и вышла в рутину.

III

Царила тишина и обволакивала собой каждый сантиметр. Коридор протянулся линией, и в его концах – по арочному окну с серебряной рамой; а по потолку тянулась череда серебряных цепей с чашами. В их объятиях кружевных бортов парили белые сферы и источали прохладный свет.

Сфера света – или сфесве – является одним из основных источников света в поселениях кланов.

Тихий, выученный шаг отражался от стен и потолка приглушённым эхом. Множество проёмов с полотнами по обе стороны вели в точные копии комнатки Ирис. Идя мимо них, она видела, что часть проходов была открыта; хотя обычно, когда она шла по коридору, они все были закрыты.

На половине коридора – справа находились три двери из серебра. За ними находились общие ванные комнаты, которые использовать позволялось, конечно же, по одному. Слева был поворот – единственный выход из жилого корпуса учеников. После поворота и дверей продолжалась череда проходов, но проёмы не имели полотен. В тех комнатках не стояли глиняные кувшины, на табуретах не лежала одежда, створки окон всегда были закрыты, а сундучки – пусты. И только три последних проёма имели двери – такие же, как и в центре.

Отчего-то Ирис всегда отталкивало то, что храм не имел плит и стыков. Точно всё здание было высечено из гигантского куска мрамора, включая перила и колонны, или оно было слито из его крупных частей в единую, массивную конструкцию.

Ирис вышла на пустой балкон с перилами. Он протягивался от края до края; напротив – такой же балкон. Их подпирали необъятные колонны, а на потолке между ними на цепях свисали пустые чаши для сфесве как в коридоре. Слева находились лестницы-близнецы с одной переходной площадкой и смотрели друг на друга, а между ними высился проход и вёл в полутёмный, меньший зал. Справа между балконами в высоту двух этажей возвышалось единственное окно с толстой серебряной рамой.

Ирис подошла к перилам и посмотрела в правую часть зала, где в два ряда стояли строгие скамьи из серебра с тканевыми сиденьями. Ирис посмотрела на окно и устремила взгляд, наполненный благоговением, перед ним – на крупную статую из белоснежного камня.

Косые, утренние лучи последнего дня августа тысяча триста шестьдесят второго года освещали помещение и рассеивались от ветвей статуи дерева с редкими листьями. Внешне оно было похоже на дуб, но массивнее и величественнее, без плодов, а листья были овальными. Взгляд Ирис блуждал по линиям раскидистых, извилистых ветвей – они тянулись к потолку и в стороны. Опустившись ниже, взгляд извивался с линиями толстых корней. И как в завершающей точке белокаменного лабиринта взгляд уткнулся в центр ствола. Там находилось ромбовидное дупло – в нём грани выпирающего на половину кристалла, высеченного из этого же белого камня.

Ирис наполнилась печалью и переместила взгляд к подножию статуи – будто искала прибежища, которого там не было; и она это знала. Глаза, точно пересчитывая, отскакивали от макушек пяти голов из этого же белоснежного камня: по две головы на ряд скамеек, и одна между ними. Детальные бюсты находились на колоннах-пьедесталах среди корней, точно в их объятиях. Отскочив от крайней головы, Ирис стала ещё печальнее и отвела взгляд левее.

Первый этаж являлся почти пустым залом. Все присутствующие различных возрастов были облачены в такое же одеяние, как и у Ирис – такая же обувь, так же коротко подстриженные волосы, и ни у одного мужчины не было растительности на лице. Взгляд Ирис перебегал от одного Жреца к другому – они ходили как песочные тени и, надев бесцветные лица, почти не разговаривали. А те, кто стояли или сидели – почти не имели движений и будто позировали для картин.

Ирис не хотела быть как они, но она старалась – притворялась, следовала правилам, лгала себе и им.

Иногда Ирис в этой условной тишине хотелось закричать. И мысль, что когда-нибудь она и в самом деле это сделает всегда порождала улыбку; породила и сейчас.