Миргород (СИ)

- Иди, иди, парень. Ромета дома, лечится.

Три дня, как в сказках положено, Юл приезжал на машине к табору, сидел, не выходя, смотрел. Когда ехал по улицам - тоже смотрел. Искал. Он сам не знал, чего искал и зачем. Но так уж был воспитан, что раз захотелось чего - непременно надо исполнить.

В общем, встреча все-таки состоялась. И вторая, и потом сразу третья. И все так закрутилось, так вдруг завертелось. Ромета была старше на два года. А вольная жизнь старит быстрее - выглядела на все двадцать пять со своими черными длинными волосами, тяжелыми серьгами в ушах, звенящими браслетами на ногах и руках. Она "работала" уличной. То есть, когда надо - танцевала, звеня бубном. Когда было можно, попрошайничала. И не видела в этом ничего плохого. Так что, когда Юл пригласил ее в ресторан - даже и не подумывала отказываться.

Чем заканчиваются такие свидания и такие встречи в конце мая, можно не разъяснять? Но вот тут случилось такое, что Юл просто забыл свою фамилию. Ну, не те, собственно, буквы, которые были прописаны в удостоверении личности, а фамилию в высоком смысле - семью.

Неужели фатер мог не знать, что и как творится с его наследником?

Неужели Юл думал, что фатер мог чего-либо не знать?

Объяснения с родителями всегда трудны. А в шестнадцать лет они просто невыносимы. Юл хлопал дверями, выбегал в гневе, прыгал в свою машину и снова несся на свидание, переживая очередное внушение от отца и пытаясь хотя бы мысленно объяснить ему, старому уже:

"Да, это любовь. Это на всю жизнь. Так бывает -- как в книге. Она меня тоже любит. И ничего, что она бедная цыганка. Зато она меня любит. И она очень умная. Ну, и что, что неученая? Да, экзамены... И что? Теперь из-за каких-то экзаменов терять смысл жизни? Да, да, смысл - в любви. И больше ни в чем! И не лезь в мою личную жизнь!".

И еще, когда совсем уже плохо:

"Я, может быть, женюсь на ней! Вот еще чуть-чуть - и женюсь!".

На свиданиях, когда он жаловался на отца, молодая цыганка смеялась и говорила, что жить надо легче.

- Разве тебе плохо со мной? - спрашивала она.

- Хорошо, - неуверенно отвечал Юл, ожидая какой-то очередной закавыки.

- А раз хорошо - чего ты ругаешься?

- Но отец говорит...

- А ты не слушай, что он говорит. Ты живи сейчас и здесь, со мной. Вот этим вечером живи. И завтрашним вечером. Радуйся жизни, смотри на меня, люби меня, - и начинала вдруг танцевать босиком на мостовой, крутя руками и звеня браслетами.

У нее и на ногах были звенящие браслеты. И бубенчики в косах.

Она не рассказывала Юлу, что приходили в табор люди, предлагали деньги, чтобы табор ушел из города. Но баро сказал им, что табор уйдет не тогда, когда ему прикажут городские, а когда подует правильный ветер. Цыгане люди вольные вольные, они идут за ветром - так сказал баро, старый и умный Никос. Мы не нарушаем законов - так он сказал. И за спиной его стояли мужчины - крепкие и загорелые, с черными глазами, с опасными улыбками.

Нельзя было так говорить с богатыми и важными, которые приходили от отца Юла. У них тоже есть своя гордость и свои принципы.

Говорят, что все случилось, потому что Юл совсем потерял голову. Он сбежал с последних уроков и кинулся на своей машине к тому перекрестку, где обычно "работала" Ромета. Какие-то полчаса - и все было бы иначе, наверное. А так он увидел издали, упершись в пробку, как из подъехавшей к перекрестку машины, синхронно открыв задние дверцы, вышли спокойно двое и несколько раз ударили не ожидавшую нападения девушку. По голове ударили, бросили металлически зазвеневшие короткие дубинки, прыгнули в машину - вж-ж-ж - и нет их.

А Юл, выскочив из своей машины, побежал, задыхаясь от чувства мгновенной утраты к перекрестку. Туда, где любимая. Где она всегда ждала его. Охрана бежала сзади - один охранник, вертя головой и держа руку на кобуре за пазухой. Второй подгонял машину.

Ромета была мертва.

Юл приказал положить ее тело на заднее сиденье своей машины. Потом долго сидел, не обращая внимания на гудки с трудом объезжающих его автомобилей. Тронул плавно, чтобы не растрясти. Куда теперь ехать? В табор? И что он там скажет цыганским мужикам? Они еще решат, что это он... Домой? К отцу? Или в больницу? А? В больницу?

Он посматривал через плечо на синеющую кожу, на глазах обтягивающую череп, на густую кровь на черных помятых волосах, уже седых от пыли... Вот же, у живых-то волосы пылью не покрываются.

Труп. Это просто труп. Это не Ромета, не та девушка, которую он знал.

А она говорила, что надо радоваться.

Радоваться...

Нога вдавливала педаль газа, машина постепенно разгонялась, плавно клонилась вправо стрелка на спидометре.

Сзади нетерпеливо загудела машина охраны. Раз-раз-раз. Они требовали соблюдения правил. Они предлагали пропустить их вперед. Сейчас, сейчас...

Закусив губу, не сбавляя скорости, с визгом шин, по широкой дуге, чуть не зацепив фонарный столб, Юл свернул налево, на поперечную, и еще прижал. Охрана не отставала - им нельзя было отставать. Но он даже не смотрел на них. Едут - и пусть себе едут.