Миргород (СИ)

Он еще раз просмотрел оба листа, размашисто последним расписался на обоих. Встал. За ним вскочил тот, что сидел сбоку. И сзади послышался шорох вставания.

- Встаньте, пожалуйста, для оглашения решения чрезвычайной тройки, - послышался сзади вежливый голос.

Карл встал.

- Именем социальной революции, по поручению Комитета Социального Спасения, мы, чрезвычайная тройка по вашему району, приняли решение: направить бывшего социально-бесполезного - вот тут вписаны ваши фамилия, имя - в распоряжение органов народного образования с целью использования его в качестве директора школы. Вам дается двадцать четыре часа, начиная с этой минуты, для того, чтобы обратиться в любое управление народного образования. В случае вашей неявки в указанный срок, вы подлежите розыску как дезертир социального фронта. Все. Распишитесь на нашем экземпляре в получении... Расписывайтесь, расписывайтесь. Это не согласие какое-то ваше тут фиксируется. Это - путевка вам. Путевка в жизнь, так сказать.

...

Вот и поработал директором по путевке, так сказать. Так что не надо ему тут о любви или нелюбви к детям. Кто в школе работал, тот это понимает. Дети - это практически те же взрослые, только маленькие и поэтому немного глупые. Не все, конечно. Некоторые, наоборот, даже слишком умные.

В школе, кстати, Карлу даже нравилось. Там были порядок и дисциплина, если все нормально настроить. Когда же совсем все рухнуло, думал, что и сама жизнь закончилась. Куда теперь податься? Что делать? Кризис на дворе...

А потом у него совершенно изменилась жизнь. Это в том числе благодаря встрече с одним хорошим человеком. Нет, не угадали. Вот он здесь как раз совершенно не причем. Но вообще это дела не касается. Это все очень личное.

Так, о чем я?

Ну, так вот, когда завалил того, самого первого, жалко его не было совсем. Хоть и был он учеником в той самой бывшей "его" школе. Вот так, да.

***

Да, я предупрежден, что мои слова могут быть использованы... Ну и что, зачем это вы меня пугаете? У нас здесь демократия и свобода слова, между прочим. Мало ли что я сам на себя тут наговорю? Ни один нормальный суд такой самооговор не примет. А если что - можно ведь и в войнушку поиграть. На полном, так сказать, законном основании. То есть, это раньше можно было... Извините.

Так что вас все-таки интересует? А-а-а... Конечно. Он.

Да, мы были знакомы и даже были достаточно близки какое-то время. И мы тогда говорили с ним много о жизни, обсуждали всякое. Он же был совершенным новичком в нашем городе и в нашей жизни. Вот я ему и помогал первое время. Да, я помогал. Именно я. Что значит - все теперь так говорят, что были рядом и чуть ли не под руку не поддерживали? Я этих всех не знаю, я только о себе могу сказать. И с жильем ему помог, и с первыми прогулками. Советом помогал. Что? Хороший человек? Кто? А-а-а... Есть такой тест, знаете, на хорошего человека. Если, мол, дети доверяют, если любят кого - тот человек хороший. Знаете такое, да? Так вот - это полная ерунда. Все убийцы, насильники, педофилы, маньяки - они как раз такие обаятельные, что дети их любят. Жмутся к ним сами. Вот это - жестокая практика. Так вот этот самый Карл, как он мне потом представился, был вовсе не из таких. Он со всеми, в том числе и с детьми, был на равных. Он шутил, смеялся с ними, рассказывал какие-то невероятные истории, но как со взрослыми. Точно так же.

А все верили каждому его слову. Да и как было не верить?

Он же, кроме всего прочего, был известным путешественником, знаете, да? Столько всего успел повидать... И вот, попал под конец в наш город. Просто, считаю, не повезло мужику.

А мне? Ну, мне, выходит, наоборот. Мне как раз очень даже повезло. И с жизнью, и с этой встречей, и с моей Марией. И вообще.

--

Глава 2. Мария

Мария в тот день шла домой в полной прострации. Она не понимала, что вообще происходит в этой жизни. Как это вот так все может быть? Это же все понарошку, не по-настоящему? Так ведь просто не бывает! Не должно быть.

Сначала кризис. Этот кризис, который так быстро привел к полному обнищанию и какому-то всеобщему одичанию, оскотиниванию. Теперь вот еще войну какую-то придумали. Какая война, когда еще после той последней не оправились? С кем теперь и кто там воюет?

И еще - куда ей идти теперь?

Дома ждала пустая квартира с пыльной старой мебелью, еще более старый дребезжащий холодильник и долгие вечерние расчеты: как ей теперь прожить в одиночку. А никак. Ничего у нее пока не выходило с расчетами. Выходило все время одно и то же - в одиночку теперь просто никак не прожить.

Было страшно от этого. Мороз страха шел изнутри. Из головы - по всему телу. Накатывалась черная пустота и холод, от которого слабели руки и ноги. Ничего уже не сделать. Ничего не исправить. Никак не прожить.