Мирянин

– Тогда слушай меня. Сейчас тихо встаем. Ну-ка… – Я снял с себя футболку и тщательно оттер бортик ванны, потом пол, где остались влажные следы от нашей обуви. Талдыкин следил за моими действиями с несказанным удивлением. – Свет оставь. И выключатель не вздумай трогать.

– Может, его тоже протереть? – уже начиная догадываться, спросил услужливый Юрасик.

– Не надо. Пусть выглядит, как несчастный случай. Выпила, уснула, утонула. Дальше полиция сама додумает. – Я захлопнул дверь в ванную. – Теперь пошли отсюда.

– Может, ко мне? Выпьем по чуть-чуть? – предложил Талдыкин, видно, он еще имел много чего сказать.

– К тебе – непременно. И выпьем, и посидим, и даже пошумим слегка, – наставительно произнес я.

– Спасибо тебе, Алексей Львович, – вдруг всплакнул по-бабьи Юрасик. – А зачем ты меня спасаешь? Неужто, и вправду Святой?

Глава 4 Божий день

Зачем я это сделал? Будто сам себе я не задал этот вопрос? Первым делом и задал, когда под утро вернулся в свой номер. А так – всю ночь напролет искусно плел кружева для алиби бестолкового Юрасика. Назвать его убийцей у меня язык не поворачивался. Конечно, и состояние глубокого аффекта, и почти полная невменяемость после удара судьбы, но это же не оправдание. Но чем более я думал, тем вернее приходил к выводу, что помощь моя Талдыкину и явная неспособность ощутить его убийцей тесно связаны между собой.

Когда мы сидели с Юрасей у края той чертовой ванны, я, видно, на мгновение, которого сам не осознал, вообразил себе. Что вот иду я с разоблачением к Фиделю и шокирующей правдой сбиваю его с ног, вот он отдает приказ примкнуть штыки и забирает Юрасика, вот следствие, ясное с первой до последней минуты, как божий день, а вот и мощные аккорды финальной части – суд и приговор, которые просто не могут быть беспристрастными. Все выглядело в моем воображении так неестественно и ненужно, что я отверг самое разумное свое действие в данных обстоятельствах и кинулся на помощь Талдыкину. Я только позднее нарисовал себе вдобавок и картину, как стали бы допрашивать Юрасика и узнали про Вику (а эта тайна – из тех, что и под угрозой смерти нельзя выносить на свет), и как всплыла бы история с ожерельем, и как трепали бы всуе Наташино имя и опороченное имя четырех детей Талдыкина, чья мать решилась на моральное изуверство над их отцом. Даже несколько было жаль и Тошку, хотя ему-то как раз не привыкать сидеть на пороховой бочке возле своей жены и ждать в любую секунду неприятностей.

И я помог, взял на себя то, что Талдыкину было не снести в одиночку. Всю ночь мы пили, нарочно даже громко галдели, пару раз отсылали ночной заказ на кухню. Я на ходу придумывал, что придется врать Фиделю, и старался репетировать с Юрасиком, лишь бы он не сбился с ответов. Потому что Фидель спросит обязательно, был бы дурак, если б не спросил, а чего это вдруг сеньор Талдыкин как раз в день смерти сеньориты Крапивницкой пребывал в сильно расстроенных чувствах? И нет ли тут какой связи? Поэтому Юрасе я дал указание отвечать коротко, в подробности не вдаваться. Да, известие из дому получил: баба, стерва, заслала агента подглядывать, потому что сама рога наставляет, так чтоб было чем защищаться, если поймают за руку… Вот Талдыкин и расстроился – его жена, мать его детей, и вдруг рога! Как раз Фидель должен поверить безоговорочно, на таких доморощенных мачо, вроде Талдыкина, гуляющих налево и направо, измена жены действует особенно сильно. Про свою утонувшую соседку Юрасику полагалось ничего не знать и не ведать, поскольку ночь напролет пил он с единственным холостым и сочувствующим ему другом, вашим покорным слугой, и только баб ему не хватало поблизости. На всякий случай я велел Юрасику спать до обеда и настрого приказал не открывать на самый сильный стук. Я очень опасался, что с утра да с похмелья он выдаст себя перед инспектором, и потому хотел, чтобы первая волна, самая важная в расследовании, прошла мимо Талдыкина. Мне, само собой, разоблачение Юрасика ничем не грозило, разве только Фидель стал бы относиться ко мне с недоверием. Но он и без того считал меня несколько мягкотелым и малахольным, а посему излишнее донкихотство с моей стороны не выглядело бы пороком в его глазах. Но зато некоторые планы, которые я строил на будущее, могли рухнуть без инспектора.