Мирянин

Я встал к завтраку и первым делом набрал номер Ливадиных. «Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало». Ничего необычного, кто первый просыпался, тот и будил остальных. Я сообщил в трубку Тошке, чтобы не трогал Юрасика, у бедняги горе, сам бухал с потерпевшим до рассвета – я в меру, он в стельку, – так пусть отсыпается. А я лично сейчас собираюсь занырнуть в бассейн, и пусть поднимают Олеську, два раза ей звонил и хоть бы хны. Конечно, было жестоко отправлять бедного Тошку в качестве первооткрывателя трупа, но ничего не поделаешь. Я, между прочим, нагляделся на мертвецов уже достаточно. И на благообразных, и на безобразных, и не понимаю решительно, почему должен щадить чужие чувства, когда никто не считается с моими. Тем более Тошка – железный мужик, а не дамочка на сносях, переживет как-нибудь. Я утешил себя еще и тем, что действую в чужих интересах, и ради Юрасика будет лучше, если тело Крапивницкой найдет некто третий, а не мы, лица заинтересованные.

Я отправился купаться, не скажу, что со спокойным сердцем (до спокойствия мне было далеко, как до академической зарплаты), но не слишком изможденный тягостными мыслями. Это были как бы последние спокойные минуты перед предстоящей свистопляской, и я намеревался провести их с максимальным толком для себя. И то, не успел я вылезти из воды и как следует обтереться (видно, мне на роду было написано щеголять по Мадейре в мокрых плавках), как увидал Наташу, несущуюся ко мне, будто марафонец с известием к афинянам. Наташа задыхалась, но не от бега (с ее-то ногами пара этажей – не расстояние), а скорее от ужасного впечатления, кое одолело ее и не отпускало. Я понял, что завтрака не будет, и неожиданно именно об этом пожалел сейчас более всего. Невольный, подсознательный эгоизм. И ничего не поделаешь, голодной куме все хлеб на уме, хоть перетопите в отеле постояльцев через одного! Но очень быстро я собрался и принял непринужденный, хотя и слегка встревоженный вид.

Si fractus illabatur orbis,

Inpavidum ferient ruinae!

Пусть рушится распавшийся мир, его обломки поразят бесстрашного!

– Леша! Ой, Леша! Пойдем скорее! – на бегу крикнула мне Наташа и, не останавливаясь, заспешила мимо. – Я в медпункт, а ты поднимайся к нам, прямо сейчас же!

– А что случилось? – уже в спину Наташе закричал я. Как же, в медпункт, очень это поможет. Но мне не полагалось знать.

– Олеся утопилась! – Тут Наташа замедлила свой бег и, обернувшись, со скорбным отвращением сморщила свое прекрасное личико. – Такой кошмар, я думала, с ума сойду, когда ее нашла. Бр?р?р!

Этого и следовало ожидать. А я умственный урод и тугодумный увалень. Как же я не сообразил. Конечно, Ливадин, не сумев дозвониться до покойницы (туда было звонить, что в колокол), отправил к соседке собственную жену. Иногда Тошка отличался щепетильностью старорусского уездного дворянина, и ему, видно, не захотелось стучаться в комнату к девушке, возможно только полуодетой со сна. Бедная моя Наташа, я совсем не хотел ее пугать. Но что вышло, то вышло. Я покорно поплелся из бассейна, всем своим видом выражая неверие в происшедшее и на всякий случай некоторую скорбь.

– Что за шум, а драки нет? Какая глупость, с чего вы взяли, будто Олеська утопилась? – Я впорхнул в ливадинский номер с легкомысленным настроением на лице. – Если кто-то поскользнулся в ванной комнате, то пара гипсовых бинтов на ногу – и дело с концом.

– Дурень вялый! Какие бинты? Говорю тебе, Олеся утопилась! Совсем! Наверное, еще с вечера, она вся синяя в джакузи лежит, в своем люксе, можешь пойти полюбоваться, если охота! – запричитал басовито на меня Ливадин, как бы негодуя на мое настроение. – Я полицию вызвал, не знаю уж, кого. Вот сижу, жду.

– Постой-ка. А зачем тогда Наташа бежала в гостиничный медпункт? – исполнил я номер на непонимание. – Тут коронер нужен, а не врач.

– Это я ей велел. На всякий случай. Да и потом, пусть Натуле моей дадут успокоительного. Это она Олесю нашла, бедняжка.

– Может, пойдем посмотрим еще раз? Может, чего напутали? – нарочно отказывался я верить до конца, но и старался не переиграть роль.

– Нечего смотреть. Я там был и больше не пойду. И тебе не советую. Олеська в ванне совсем голая, – пояснил мне Ливадин, нахмурившись. – Наверное, до прихода доктора или полицейского туда лучше не входить.

– Может, Юрасика пойти разбудить? – на всякий случай предложил я.

– А что толку? – отмахнулся Тошка. – Да и будил уже. Спит, как каторжная колода. И пусть спит, меньше будет пыли.

Тут в дверь постучали. Не скромно и предупреждающе, как обычно сообщают о себе девушки горничного звания. Нет, это явно был решительный удар крепкого кулака, не просто извещающий хозяев о прибытии, а приказывающий им быстренько поднимать свою задницу и спешить открывать без промедления. Что Ливадин, не мешкая, исполнил. Через порог в номер ввалился помощник Салазар собственной персоной.

– Опять вы?! – то ли спросил, то ли возмутился Салазар в мой адрес.

– Опять я, – пришлось даже виновато развести руками.