Мирное время

- Пойдем, отрок, ко мне, отпразднуем твое вступление на стезю творцов. - К концу дня он уже говорил Толе "ты".

Отказаться было неудобно и, хотя Толя предвидел дома очередной скандал за опоздание к обеду, он согласился.

По дороге они зашли в лавчонку, где Феоктист Модестович купил каких-то закусок и огромную бутыль водки.

"Неужели все выпьет?" - подумал Толя.

На базаре взяли репы, соленых огурцов и лепешек. Потом кривыми переулочками пошли к жилищу Феоктиста Модестовича. Это была небольшая, низенькая комнатка с маленьким окном. Когда Толя привык к полумраку, он разглядел в углу широкий матрац, стоящий на кирпичах, рядом - стол, заваленный книгами и бумагами. У двери - ведро с рукомойником. В углу лежала горка мусора.

Феоктист Модестович локтем сдвинул с края стола бумаги и положил покупки.

- Садись, отрок. Не брезгуй логовом льва, - пригласил он. Толя посмотрел на матрац, зачем-то потрогал его пальцами и только после этого сел.

- Богато живете, - похвалил он.

Феоктист Модестович вскрыл консервную банку и ответил стихами:

- Не завидуй другу, если друг богаче,

Если он красивей, если он умней.

Пусть его достатки, пусть его удачи

У твоих сандалей не сотрут ремней...

С последними словами он налил водку в стаканы.

- Откуда вы знаете столько стихов, - с уважением спросил Толя. - Вы не сами их сочиняете?

- Отрок! - укоризненно сказал Феоктист Модестович. - Ты опоздал родиться. Я знал этих людей. Я видел их, как вот вижу тебя. Бальмонт, Северянин! Умы эпохи! Ее душа! "Все прошло, как с белых яблонь дым", как сказал поэт позже. Того я не знал, - хвастать не буду. Выпьем.

- Ну, что вы, разве я столько выпью?! - ужаснулся Толя, но стакан взял.

Феоктист Модестович пил водку медленно, со вкусом, как пьют горячий чай. Толя разом отхлебнул полстакана и набросился на закуски. Феоктист Модестович выпил стакан, налил второй и чокнулся со своим юным другом, но Толя воздержался. Он вообще пил мало, а сегодня и вовсе не хотел напиваться. Во-первых, ему интересно было поговорить с Феоктистом Модестовичем, во-вторых, водка усилила бы и без того неминуемый скандал в доме. Впрочем, Феоктист Модестович уже не замечал, пьет Толя или нет. Ему было все равно.

- Вы давно, говорят, работаете в газете, - сказал Толя.

- Давненько. С 1913. Считай, сколько будет.

- Раньше интересней было, правда?

- В каких смыслах?

- Ну вот репортер, например, гонялся за сенсацией. Он искал выдающихся событий и если находил, то легко мог прославиться. Правда?

- Прославиться? Прославиться всегда можно.

- Ну, не скажите. Как сейчас прославишься? Сенсаций нет, а на отчетах о посевной далеко не уедешь.

- Ты хочешь прославиться, отрок?

Феоктист Модестович задумался. Он был уже заметно пьян.

- Слава... - хрипло сказал он. - Славу ищешь, отрок. Славу не ищут. Она сама приходит к нам, когда мы уже не ждем ее. Она падает нам на голову и наше дело - устоять на ногах, не свалиться под ее тяжестью. Я тоже искал славу...

Я испытал все испытанья,

Я все познания познал...

- Почти двадцать лет назад я начал искать славу. Это казалось мне простым и легким делом. Я обнаружу то, чего еще никто не обнаруживал, я сообщу об этом всему миру и вот - я уже славен, я богат. Да, я богат. Вы теперь мечтаете только о славе, а нам тогда требовалось еще и богатство. Потому что слава без денег была пустым звуком.

Тогда существовал такой закон: хочешь получить хороший кусок - топи своих ближних. Я это делал. Я устранял с дороги всех слабых и робких. Я вылезал наверх. Я все время торчал на виду. Газетка, правда, считалась неважной, прямо скажем, бульварной. Но я пользовался почетом. Меня знали. Меня звали. Я был на ты с великими мира сего...

А слава не приходила. Больше того. Она уходила от меня. Она бежала от меня. Все происходило как нарочно. Помню, четырнадцатый год. В начале июня я летел с авиатором Янковским на моноплане. Тогда это считалось рискованным делом. Мы благополучно сели на землю. А на следующий день Янковский летел без меня и упал. Случай мелкий, но упади я вместе с ним - ко мне пришла бы слава.

Расстроенный я уехал в Одессу. В день моего приезда из зверинца вырвался огромный слон "Ямбо". Он разрушил цирк. Вызванные солдаты выпустили в него больше 150 пуль. Слон погиб. Это была сенсация. Утром репортеры отправили в свои редакции телеграммы. А я узнал про слона вечером...

Слава уходила от меня.

Началась война. Я, конечно, мог поехать на фронт военным корреспондентом - писать патриотические оды, но подумал, что выиграют от этого одни генералы, а я все равно останусь в тени, как "наш кор." Я не поехал на фронт.

Это была первая ошибка. В то время вырвались вперед те, кто присылал с фронта сводки, воспоминания лихих поручиков, описания боевых дел Кузьмы Крючкова. Я же давал отчеты о верноподданнических молебнах, благотворительных балах, заседаниях городской думы. Я думал - война продлится не больше двух недель, а она затянулась на три года. Я потерял веру в себя. Мне стало казаться, что я всю жизнь буду писать отчеты о молебнах и балах.