Мировая революция и мировая война

Что касается Гитлера, то он был настолько уверен в успехе визита Риббентропа, что 22 августа собрал секретное совещание своего генералитета, где изложил как предысторию этого визита, так и последствия, которые он будет иметь. «Я был убеждён,— заявил он,— что Сталин никогда не пойдёт на английское предложение. Россия не заинтересована в сохранении Польши… Решающее значение имела замена Литвинова. Поворот в отношении России я провёл постепенно. В связи с торговым договором мы вступили в политический разговор. Предложение пакта о ненападении. Затем от России поступило универсальное предложение (очевидно, имелось в виду предложение о подписании пакта вместе с секретным протоколом.— В. Р.). Четыре дня назад я предпринял особый шаг, который привёл к тому, что вчера Россия ответила, что готова на заключение пакта. Установлена личная связь со Сталиным. Фон Риббентроп послезавтра заключит договор… После того, как я осуществил политические приготовления, путь солдатам открыт. Нынешнее обнародование пакта о ненападении с Россией подобно разорвавшемуся снаряду. Последствия — необозримы. Сталин тоже сказал, что этот курс пойдёт на пользу обеим странам».

Гитлер не преминул рассказать своим генералам и о том дележе чужих территорий, который он собирался вскоре осуществить вкупе со Сталиным: «Через несколько недель я протяну Сталину руку на общей германо-русской границе и вместе с ним предприму раздел мира… Риббентропу дано указание делать любое предложение и принимать любое требование русских».

Сообщив об обещании Браухича закончить войну с Польшей за несколько недель, Гитлер сказал: «Если бы он доложил, что мне потребуется для этого два года войны или хотя бы только год, я не дал бы приказа о выступлении и на время заключил бы союз не с Россией, а с Англией. Ведь никакой длительной войны мы вести не можем» [553].

Фюрер не отказал себе в удовольствии выразить презрение к лидерам Англии и Франции. Дважды назвав их «жалкими червями», он высказал уверенность, что они окажутся слишком трусливыми, чтобы вести настоящую войну, и ограничатся блокадой. Эта блокада, по его словам, окажется неэффективной из-за того, что Германия получит от СССР сырьё и сельскохозяйственные продукты. Таким образом, Гитлер дал ясно понять: предстоящий договор находится в тесном единстве с торговым соглашением, превращающим Сталина в его интенданта.

День 22 августа ознаменовался ещё одним событием — фактическим прекращением переговоров военных миссий. В этот день Думенк встретился с Ворошиловым и сообщил ему, что французское правительство уполномочило его подписать военную конвенцию, включающую согласие на пропуск советских войск через территорию Польши. Ворошилов встретил это заявление весьма холодно, указав на то, что подобных сообщений от английского и польского правительств не поступило. Вслед за этим он заявил Думенку: «Французская и английская стороны весьма долго тянули и политические и военные переговоры. Поэтому не исключено, что за это время могут произойти какие-нибудь политические события. Подождём. Чем скорее будет ответ (Англии и Польши.— В. Р.), тем быстрее мы можем окончательно решить, как быть дальше». Далее Ворошилов произнёс серию патетических восклицаний, которые содержали элементы блефа. Они призваны были убедить его партнёра, что советская сторона серьёзно относится к своим прошлым обязательствам: «Мы ведь самые элементарные условия поставили. Нам ничего не даёт то, что мы просили выяснить для себя, кроме тяжёлых обязанностей — подвести наши войска и драться с общим противником. Неужели нам нужно выпрашивать, чтобы нам дали право драться с нашим общим врагом! До того, как все эти вопросы будут выяснены, никаких переговоров вести нельзя» [554]. Таким образом, Ворошилов по сути заявил, что пакт с Германией вполне совместим с подписанием тройственной военной конвенции и двери для продолжения переговоров военных миссий остаются открытыми.

Аналогичный смысл содержался в сообщении, полученном в тот же день французским агентством Гавас от советской пресс-службы для распространения за границей. В нём говорилось, что «переговоры о договоре о ненападении с Германией не могут никоим образом прервать или замедлить англо-франко-советские переговоры. Речь идёт о содействии делу мира: одно направлено на уменьшение международной напряжённости, другое — на подготовку путей и средств в целях борьбы с агрессией, если она произойдёт» [555].

XXXIV Переговоры на высшем уровне