Мировая революция и мировая война

В свете приведённых выше фактов и документов легко увидеть многочисленные исторические передержки в докладе Яковлева. В нём повторялись традиционные для «доперестроечной» советской историографии утверждения, согласно которым Англия и Франция вступили в переговоры с СССР «не конкретных договорённостей ради, а для политических интриг», и «позиция западных демократий не оставляла Советскому Союзу иного выбора кроме как подписать договор с Германией». Более того, Яковлев лживо утверждал, будто «из документов следует, что всякий раз, когда СССР шёл навстречу западным державам, британским и французским делегатам давались указания не фиксировать сближение позиций, а наращивать требования, обострять несбалансированность условий и таким образом блокировать договорённость». Опубликованная стенограмма переговоров военных миссий свидетельствует, что подобная линия на фактический срыв переговоров исходила, напротив, от советской стороны.

Столь же лживы утверждения Яковлева о ходе переговоров с Риббентропом, на которых, по его словам, «поначалу не предполагалось делать секретным документ о намерениях» и «каких-либо территориальных претензий, касавшихся Польши или кого бы то ни было… на этом этапе не поднималось. Но Гитлер предложил больше, чем Сталин ожидал». Последнее обстоятельство Яковлев объяснял… директивой Исполкома Коминтерна от 22 августа 1939 года, содержание которой якобы стало известно Берлину и побудило Гитлера к новым уступкам. Вся эта цепь рассуждений представляет собой набор сплошных передержек и фальсификаций. Если коснуться одного лишь притянутого за волосы вопроса о «директиве Коминтерна», кстати, не содержавшей никаких сенсаций (см. гл. XLII), то остаётся непонятным, каким образом и когда она могла повлиять на решения Гитлера и Риббентропа: ведь полный пакет проектов открытого и секретного соглашений находился в кармане у Риббентропа, вступившего утром 23 августа на московскую землю.

Наконец, Яковлев утверждал, что «финальная стадия советско-германских переговоров с трудом поддается реконструкции» [556]. Между тем эта стадия может быть реконструирована по имеющимся источникам вплоть до мельчайших деталей.

Риббентроп прибыл в Москву в сопровождении 36 членов немецкой делегации. Из них непосредственное участие в переговорах приняли трое: Шуленбург, Гаус (в качестве юридического советника) и Хильгер (в качестве переводчика).

«В самолёте,— вспоминал впоследствии Риббентроп,— я прежде всего вместе с Гаусом набросал проект предусмотренного пакта о ненападении. Во время обсуждения в Москве это оказалось полезным, поскольку русские никакого текста заранее не подготовили» [557]. На переговорах обсуждался текст, представленный Риббентропом, который, впрочем, составил его на основе проекта договора, переданного 17 августа Молотовым Шуленбургу.

После прилета Риббентроп, наскоро перекусив в посольстве, отправился в Кремль. По прибытии туда немецкую делегацию поразило присутствие Сталина в кабинете, отведённом для переговоров. Это означало, что Сталин впервые будет лично вести переговоры с представителями иностранного государства о заключении договора. Это выглядело весьма неожиданным, поскольку ранее иностранным дипломатам, желавшим попасть на приём к Сталину, обычно отвечали в Наркоминделе, что Сталин — партийный деятель и внешней политикой непосредственно не занимается.

Шуленбург, увидев Сталина, не смог сдержать возгласа удивления. Хотя он находился в Советском Союзе несколько лет, со Сталиным он не беседовал ещё никогда. Не менее был поражён и Риббентроп, полагавший, что ему придётся вести переговоры с одним Молотовым, а Сталин в лучшем случае присоединится к ним на заключительной стадии. Присутствие Сталина рядом с Молотовым с самого начала переговоров, по словам Хильгера, представляло собой «заранее рассчитанный Сталиным эффект и вместе с тем явное предостережение Риббентропу, что договор будет либо заключён прямо на месте, либо — никогда».

Вспоминая о своём впечатлении от поведения Сталина на переговорах, Хильгер писал: «Сталин держался очень естественно и без всякой претенциозности, что тоже принадлежало к его тактике ведения переговоров, при помощи которой он умел расположить к себе партнёров и усыпить их бдительность. Но поражало, сколь быстро его любезное поведение, добродушно-шутливое по отношению к Риббентропу… переходило в леденящий холод, когда он давал лаконичные приказания своим подчинённым или ставил им деловые вопросы». Что же касается второго советского участника переговоров — Молотова, то он неизменно подчёркивал своё второстепенное положение по сравнению со Сталиным; «обращало на себя внимание то, как глядел он на Сталина, как счастлив был служить ему».