Мировая революция. Воспоминания

Значение антиавстрийского решения Вильсона наш народ хорошо и по собственному душевному побуждению оценил: здания, улицы, площади и учреждения по всей нашей стране, носящие его имя, являются очевидным доказательством нашей благодарности. Мне бы не было трудно сделать характеристику Вильсона как человека и государственного деятеля. Я слышал о нем много от людей, довольно близко к нему стоящих; я читал весьма внимательно его речи и погружался в его мышление и мысли; я следил, как сначала его горячо принимали в союзнических государствах и как потом эти же страны к нему охладели; немцы сначала тоже его принимали, но позднее были настроены против. Я видел с самого начала в Вильсоне честного, прямого выразителя как демократии по образцу Линкольна, так и вообще американских политических и культурных идеалов. Я уже сказал о его взгляде на роль, предназначенную Америке судьбой; если бы он знал лучше Европу и ее затруднения, то формулировал бы свой идеал более практично. Он последовательно отличал «союзников» от Америки, называя ее лишь «присоединившейся». Американская континентальность вела его в европейской политике к излишней абстрактности. Его великий лозунг самоопределения народов не был также достаточно разработан для того, чтобы стать безопасным руководством для Европы. Также и его Лига Наций осталась, не без его вины, непонятой; это правильная и великолепная концепция, особенно в том отношении, что Лига должна была быть основной частью мирных переговоров. В общем у меня создалось впечатление, что для американца Вильсон является более теоретиком, чем практиком, мыслящим более дедуктивно, чем индуктивно. В связи с этим меня интересовал слух, что он со своими министрами охотнее переписывается, чем говорит (сам печатал на машинке для них свои резолюции и советы); очевидно, он был несколько необщителен – я в этом не видел недостатка; наоборот, это является ручательством спокойного и серьезного взгляда на политические вопросы. Я думаю, что он это доказал в отношении к Германии и решением начать войну: он не допускал, чтобы отдельные факты его возбуждали, но не забывал о них, и когда их набралось много, то весьма решительно объявил войну. Американский народ шел за ним. Войну он вел так же решительно, именно поэтому немцы против него так восстали. Людендорф хорошо понял вес ответов Вильсона на немецкие предложения перемирия и мира. Я не считал обоснованными обвинения (между прочим, исходившие и от Рузвельта) в том, что Вильсон должен был ранее объявить войну, Вильсон был и есть один из величайших поборников современной демократии. Уже в своей первой политической кампании за место губернатора в Нью-Джерси он провозгласил веру в народ и доверие к нему основой демократии в противность монархизму и аристократии: народы обновляются снизу, а не сверху, монархия и аристократия всюду и всегда ведут к упадку. Это убеждение доказало свою правоту прямо грандиозно во время мировой войны – три великие монархии пали со своим аристократизмом, разбившись о демократические народы.

Мой рассказ об изменении взглядов президента Вильсона на Австро-Венгрию был бы неполным, если бы я не указал еще на один источник, из которого черпал сведения об Австро-Венгрии президент Вильсон. Это был уже упомянутый проф. Геррон.

О профессоре Герроне читатель лучше всего узнает из его сочинений. Геррон – это один из тех американских идеалистов, для которых демократия является живой программой не только политической, но и моральной. Поскольку мне известно, проф. Геррон президента Вильсона в Америке лично еще не знал (во всяком случае, с ним много не встречался), лишь труды Геррона сблизили этих обоих людей, ибо Вильсон признал доводы американского профессора правильными и проникновенными. Проф. Геррон уже до войны был в Европе, а во время войны уехал в Швейцарию, где, как неофициальный поверенный Вильсона, вел переговоры со многими австрийскими политиками, особенно с осени 1917 г. и весь 1918 г.

Я познакомился с произведениями Геррона еще в Швейцарии и начал следить за его дальнейшей литературной и публицистической работой; я следил за американской политической публицистикой и особенно интересовался Вильсоном, так что я никак не мог пройти мимо проф. Геррона, о котором, кроме того, я уже кое-что слышал и до войны. И опять какая-то странная случайность привела меня к косвенным сношениям с проф. Герроном через Осуского.