Мировая революция. Воспоминания

Несмотря на весь параллелизм в движении и в деятельности бесчисленных отдельных личностей, составляющих народ как целое, все же должен был быть если не руководящий, то единящий и спаивающий центр. Объединяющим вождем была печать, особенно газеты, сумевшие тактической ловкостью сопротивляться военному террору, они поддерживали падающий дух с находчивостью, в которой выражалось сознание цели, говорили языком, непонятным для врагов, но который понимает каждый чех. Необходимый центр, соединяющий партии, был дан некоторыми политическими вождями, работавшими в согласии друг с другом. В мою задачу не входит определять заслуги этих вождей и указывать, кто был первым и главным, кто второстепенным и вспомогательной силой и т. д. Все это будет выяснено опубликованием документов и донесений. Важную роль сейчас же в начале войны играла так называемая Маффин, которая вела движение дома и устраивала сношения, Праги с нами, бывшими за границей; она распространяла сведения приходившие из мира союзников, и этим поддерживала настроение и революционный дух.

Что касается партий, то еще довольно долго удерживалась довоенная личная и программная разбросанность; однако, после неудачной попытки концентрировать силы в так называемую Национальную партию (в 1915 г.) в конце 1916 г. (18 ноября) был организован депутатский Чешский союз и Национальный еомитет.

В конце войны возник новый Национальный комитет (13 июля 1918 г.), отличающийся от прежней организации того же названия; мы видели в нем консолидацию политических партий, которые были в нем все представлены. Мы ожидали от него более последовательного и цельного антиавстрийского движения.

В каком отношении к Национальному комитету находился Социалистический совет (6 сентября 1918 г.), нельзя точно установить по вышедшим до сих пор материалам; кажется, что на образование этого социалистического органа имели влияние стремление к единению социалистических масс и русская революция.

Естественно, что между политическим настроением народа и политикой ответственных депутатов возникли различия и даже трения благодаря развитию положения на фронте. Я уже упомянул об опровержении (désaveu) в январе 1917 г.; я указал также на политическую неясность, состоявшую в том, что освобождения и присоединения Словакии к чешским землям не требовали в первоначальных предложениях программного заявления, изготовленного для первого заседания австрийского Рейхстага, но окончательный текст заявления от 30 мая 1917 г. о государственных правах чехов исправил эту забывчивость. Я сам хорошо знаю, так как испытал это за границей, что присоединение Словакии не было легкой задачей: словаки были всюду неизвестны, австрофилы и мадьярофилы ссылались в борьбе с нами на многие заявления наших руководителей (д-р Гигер) и нашей официальной политики, которая чаще требовала восстановления исторических прав лишь, как тогда говорилось, для исторических земель. Замечательно, что против требования присоединения Словакии выступал историк.

При разборе депутатской политики необходимо принимать в соображение, что в течение первых лет войны Австрия и Германия побеждали, а Россия, в которую так верили, не оправдала надежд. Благодаря этому становится понятно, что могло возникнуть некоторое недоверие к освободительной программе и что некоторые депутаты колебались. Какой-то австрийский генерал, говорят, так выразился о поведении чехов: «Мобилизуются, как овцы, дерутся, как львы, а когда мы проигрываем, радуются, как дети». Это не совсем верно, но все же хорошо характеризует ту нерешимость или скорее неопределенность, коренящуюся в ужасном положении зависимого, стонущего под военным террором народа.

С конца 1916 г. на некоторых депутатов имел бесспорно влияние император Карл и его секретное сообщение о том, что Австрия ведет переговоры о мире и мира добьется; январское опровержение в 1917 г. приходится как раз на то время, когда император начинал переговоры.

В конце концов, у некоторых депутатов – у одного в меньшей, у другого в большей степени – были сомнения относительно того, сумеем ли мы быть независимыми, сумеем ли не только достигнуть, но и удержать независимость; это не был всегда страх перед австрийским террором, но и необходимая политическая осторожность.

Мы, бывшие за границей, часто посылали сведения о положении, изображая его в благоприятном свете, как и было в действительности, и призывали к выдержке; но давление Вены и оторванность наших депутатов от заграничного политического мира создавали такое настроение, что наши вести недостаточно действовали; вероятно, они считались преувеличенными.