Народ не колебался, несмотря на то, что пессимистическое и оптимистическое настроения перемежались; когда я уезжал за границу, то у меня было убеждение, что народ желает полной независимости, т. е. независимости без Австрии и без Габсбургов. Это была программа, проистекающая из всего нашего развития под владычеством Австрии. В первое время войны это убеждение не могло достаточно проявляться – Австрия и Германия были еще достаточно сильны и постоянно побеждали; но с весны 1917 г. Вена, при новом императоре, все больше и больше слабела, в Праге же надежды расцветали; вскоре после опровержения (désaveu) отозвались писатели, а за ними последовал целый ряд более решительных проявлений официальной политики. Среди рабочих, под руководством металлургистов из Даньковки, с весны 1917 г. началось весьма сильное политическое кипение; вожди устраивали уличные демонастрации с лозунгом «Голод!» и послали к наместнику депутацию, требующую освобождения д-ра Крамаржа и д-ра Адлера. Позднее те, кто не был послан на фронт, отдали себя в распоряжение депутатов.
Начиная с лета, вернее, с осени 1917 г. антиавстрийское поведение депутатов начало нам казаться более единообразным и ясным. Так, например, мы могли употребить с успехом для своей политической деятельности их заявления от 6 января и 13 апреля 1918 г. Позднее новый Национальный комитет с июля 1918 г. объединил все чешские партии на программе совершенно независимого чехословацкого государства, т. е. на программе, которую выставила заграничная революция; когда же пришел час, то вожди Национального комитета в Женеве дали полную и формальную, торжественную санкцию этой заграничной революции, в то время как на родине другие вожди производили переворот в том же направлении, приспособляя свою тактику к условиям разваливающегося старого государства.
Не могу здесь не упомянуть о наших колониях; они исполнили свой национальный долг. Как ветвь народа в далеких землях, в иных частях света, живет каждая такая колония в совершенно других условиях и другой среде; несмотря на свою оторванность от дома и политического центра, несмотря на все различия своей новой жизни на чужбине, колонии сливались в главном усилии освободить народ и содействовали каждая своей лептой осуществлению общей программы. Политические и личные разногласия были довольно легко преодолены; и поведение депутата Дюриха было парализовано без вреда для нас. Дисциплинированность наших масс выступает еще больше как раз благодаря ошибкам отдельных лиц и групп.
При разборе освободительного движения и достижения нашей независимости необходимо различать, как наше государство возникло политически, de facto, материально и как de jure, юридически, формально. Это целая проблема, как были признаны сначала союзниками, а потом центральными державами наши исторические и естественные права на независимое государство и как была легализована наша революция зa границей и дома.
При своей заграничной работе я все время не упускал из виду окончательной юридической формулировки нашей политической программы; я ожидал всевозможных вопросов, которые нам будут поставлены с юридической и международной точек зрения на мирной конференции. А потому я старался, чтобы наше право на независимость было формулировано точнейшим образом во всех наших заявлениях, чтобы оно было известно иностранному общественному мнению и признано им. Именно это-то и составляло ядро нашей пропаганды. Я исходил из исторических государственных прав чешских земель, чем оправдывались наши притязания на полное восстановление нашего государства; иногда я доказывал, что наше государство de jure еще существует (вспоминаю здесь свою собственную полемику против «пресуществления»!). Но я подчеркивал всегда и естественное, право, в особенности что касалось Словакии.