Мирович

— Kreuz schock-bomben-donnerwetter-element![101] Форм не соблюдаете, — сильно горячась, кричал на кого-то Пётр Фёдорович, — а вот примерный офицер, — прибавил он коменданту, указывая на куцый и узкий, новой прусской формы кафтан Мировича. — Но это, сударь, жалко — не из ваших! Срам, срам, говорю я… шалберничество, вертопрашие! У того шляпа, как седло на голове, у этого — сукно неуказанной толщины, портупея без бляхи. Не потерплю того — слышите ли? Saperment!.. не потерплю… У вас самих, господин комендант, епанча не по табели… кошкиным мехом подбита… Бабам шубки такие носить, а не военным! Служба тут ни ползёт, знать, ни едет…

«Великий Боже! — думал тем временем, глаз на глаз перед государем, Мирович. — О люди! Видят ли меня? Чудо чудное! Война, каторга походов не вывезла, вывез новый кафтан… Иные всю забитую, затёртую, оплёванную жизнь добиваются, стремятся, а мне легко так выпало на долю… Ужли ж сейчас подойдёт, станет, в отличие другим, говорить со мной, расспрашивать?..»

— А это, это что? — шагнув в сторону от Мировича, напустился вдруг Пётр Фёдорович на помощника пристава, выпялившего глаза солдафона Власьева. — Мало тебе, сударь, что в старой, отменённой форме, да и ту ещё небрежительно изволишь содержать!.. Что глядишь?.. Третья пуговка от галстука — ногами вверх пришита… Разве то порядок? дисциплина? Так по обержам только шляться, а не на службе!.. Чтоб то было всё записано и мне доложено! — заключил Пётр Фёдорович, направляясь к выходу из крепости. — Приеду в мае, чтоб всё было в аккурате, да не инако, как со старательством… Будьте настороже, господин комендант… узнавайте гарнизонный устав… Вас первого заставлю прометать весь артикул…

Государь подошёл к воротам. Унгерн накинул на него снятую с Ивана Антоновича шинель. Пётр Фёдорович глянул к башне, где оставил принца. На опустевшей площадке по-прежнему расхаживал часовой. «Бедный! Опять заперли тебя!» — со вздохом подумал государь. Он отвернулся, взглянул к дому Чурмантеева, где стояла Поликсена, но и её там уже не было.

«И только, — сказал себе оставленный отхлынувшей толпой Мирович, — и для того были ожидания принца, грёзы, мечты? Чем порешил он судьбу несчастного? Ужли ничем? Ужли уйдёт, и никогда более хоть бы и мне, мелкой сошке, ничтожеству, праху от его ног, никогда более не придётся стоять так близко возле него, глядеть на него, его слушать? А я готовился всю правду сказать о принце, просить о себе… Проклятая судьба, проклятая!.. Был один случай, и тот пропустил…»

— Эй! Оранжевый воротник! — долетел до него тот же резкий, далеко слышный голос. — Милости-с, пожалуйста-с. Интересоват вас видеть поближе…

— Вас зовут, вас! — заговорили вокруг Мировича бледные, заискивающие лица.

«Иди, говори, проси!.. всё теперь исполнит!»— жгучей волной пронеслось в голове Мировича. Он встрепенулся, журавлём, в темп отбивая на прусский лад шаги, пошёл к воротам и, с рукой у треуголки, вытянувшись, замер перед императором.

— Эссена, бывшего Нарвского полка? — спросил Пётр Фёдорович.

— Точно так, ваше величество…

— Фамилия?

Мирович назвал себя.

— В командировке или в отпуску?

— В командировке был из штаба, теперь по домашним делам в отпуску.

Чурмантеев объяснил императору, что Мирович жених, посватался за его бонну.

Глаза государя весело блеснули.

— А! очень рад! — добродушно, усмехнулся он. — Вкус недурён, шельмовская парочка будет, хоть куда… Aber voyons!..[102] Невесту я, кажись, уже встречал: при покойной тётке служила… мы вместе танцами забавлялись… А ты при ком в штабе атташирован был?..

— Генеральс-адъютантом при Панине, — ответил Мирович.

Государь поморщился.

— Перемирие, господа, подписано! — сказал он, круто обернувшись к гарнизонным властям и щёлкнув шпорами. — Gratulire, поздравляю! Скоро и вовсе конец войне…

Все молча отвесили поклон.

— Собираясь сюда, — продолжал Пётр Фёдорович, — я в печать отдавал полученные кондиции перемирия; скоро явятся в ведомостях… Довольно из пустяков кровь проливать. А тебя, господин подпоручик Мирович, за добропорядочное выгляденье и молодецкую муштровку даже вне фронта, жалую, не в пример прочим, персональным моим поручением… Отчисляю от Панина в столичный гарнизон…

Кровь бросилась в голову Мировичу.

«Вот когда, вот! — мелькнуло у него в уме. — Боги! Фортуна (внемлю твоим велениям», — сказал он себе, с забившимся сердцем опускаясь перед государем на одно колено.

— Явись завтра на вахтпарад! — продолжал Пётр Фёдорович. — Или нет, ещё день даю тебе в презент… побудь с невестой, — послезавтра… Рапортуй себя на плацу обер-кригскомиссару… Понял? Он уж дальше о тебе доложит… От коллегии курьером поедешь, с дальнейшими негоциями о мире, к Бутурлину… А как возвратишься назад, — глаза императора опять добродушно и весело забегали, — зови, батюшка, на пир, на свадебку. Tres content, tres content!..[103] В память тётки, изволь, сам я и посажённым быть готов… Не просишь?