Как выясняется, имеются и другие проблемы с превентивным подходом, подразумевающим применение военной силы. Во-первых, нападение обязательно будет опираться на неполную и, не исключено, неточную информацию; история с мнимым иракским ОМУ служит тому подтверждением. Во-вторых, невозможно предугадать реальные результаты превентивного нападения, поскольку оружие массового поражения научились хорошо прятать и защищать. В-третьих, превентивное нападение будет актом войны, который, вероятно, обернется какими-либо ответными мерами. Именно «вероятно», а не «наверняка»: превентивные атаки Израиля – на иракский ядерный объект в 1981 году и на строящийся сирийский ядерный объект в 2007 году – не вызвали ответных мер. Но превентивное нападение на Северную Корею или Иран следует предпринимать только при условии, что мы готовы к одному или нескольким «ответам»; правда, в обоих случаях шансы ответного удара можно уменьшить, предупредив соответствующее правительство о том, что любой подобный удар повлечет за собой полноценную военную операцию.[183]
В итоге мы имеем значительную на словах поддержку усилий по содействию нераспространению оружия массового поражения, но мало кто отваживается на военные действия для предотвращения распространения такого оружия, если оно происходит. Одобрение упреждающих мер перед лицом надвигающейся угрозы будет сильнее, если продемонстрировать, что такие меры обоснованы. Можно сказать, что ДНЯО, который ограничивает право на обладание ядерным оружием пятью странами (США, Великобритания, Франция, Россия и Китай), есть декларация о том, что другим странам владеть таким оружием запрещено. «Пятерка» не обладает эксклюзивным правом принимать меры против тех, кто не входит в ее состав, но владеет ядерным оружием или стремится к такому владению; вопрос о том, что она вправе делать и на каких условиях, является насущным и заслуживает скорейшего обсуждения. Вынесение этого вопроса на двусторонние и многосторонние переговоры оправдано не столько потому, что дискуссия сулит в перспективе заключение официального соглашения, сколько потому, что само обсуждение прояснит, какие именно обстоятельства могут считаться основанием для осуществления легитимных превентивных действий с точки зрения одного или нескольких правительств. Подобное прояснение может повлиять на Россию и Китай, убедить их в том, что они должны активнее работать с Ираном и Северной Кореей, чтобы США впредь не пришлось задумываться о превентивных действиях; вдобавок оно поможет сократить масштабы неодобрения мирового сообщества, если Америка (как наиболее вероятный исполнитель «профилактического», упреждающего удара) станет действовать таким образом.
Изменение климата во многих отношениях выступает, если угодно, квинтэссенцией глобализации. Она отражает общую картину происходящего в мире, распространяется неравномерно (тут важно все, от повышения температуры до того, сколько людей проживает в областях, которым грозит затопление), но касается всех стран. Национальные границы ничего не значат. Налицо широкое, пусть не всеобщее согласие относительно того, что изменение климата представляет собой реальную угрозу, в значительной степени спровоцированную деятельностью человека, и оно грозит будущему планеты и ее обитателей. Однако стоит перейти к обсуждению того, что и кем должно быть сделано, и сразу возникают разногласия.
В теории изменение климата отлично вписывается в рамки концепции суверенных обязанностей, поскольку действия любой страны в пределах своих границ по борьбе с выбросами углекислого газа сказываются на «самочувствии» всего мира. Иными словами, изменение климата есть кумулятивное следствие локальной деятельности. Тем самым оно принципиально отличается, скажем, от загрязнения воздуха или воды, которые во многом оказываются локальными следствиями локальной деятельности.