Они молча нахмурились. Кто–то продолжил жевать мясо, кто–то проглотил пиво. На столе под блюдами с едой лежала развернутая карта Фьорлана, на которой красным был выделен Тиргартен. Похоже, он находился не так далеко от Фредериксэнда.
Каресианец изучающе смотрел на Ингрид. Раньше девушка его не видела и не понимала, что он тут делает.
— Мне никто ничего не говорит, — продолжила она, все больше нервничая. — Но я не понимаю, что плохого, если я об этом узнаю.
Рулаг поднялся и посмотрел на нее сверху вниз.
— А ты так и не научилась держать язык за зубами, как я погляжу. Надо было велеть Бейранду продолжать твое воспитание. Несколько выбитых зубов и синяков на личике привели бы тебя в чувство.
Ингрид приподняла брови, мысленно представляя, как наступает Медведю на ногу и бьет в лицо коленом.
— Ты убил моего отца, — прошептала она.
— Что? Говори громче, мелкая дрянь! — рявкнул Рулаг Предатель.
— Ты убил моего отца, жирный ублюдок! — выкрикнула она.
Рулаг отвесил ей тяжелую оплеуху тыльной стороной ладони. Остальные рассмеялись. Каресианец поднялся с места, будто собираясь ей помочь, но Рулаг отмахнулся от него.
Инргид была готова сгореть на месте от ненависти и стыда. Эх, будь она выше и сильнее! Ей так хотелось владеть топором и иметь его сейчас под рукой! А еще хотелось, чтобы вот прямо сейчас в зал ворвались Алахан с Вульфриком и еще сотней людей.
— Алахан убьет тебя! — закричала она. — Он умнее тебя, сильнее тебя… и гораздо стройнее!
— Придержи–ка ее, Бейранд, — приказал Рулаг.
Воин схватил ее за руки и приподнял над землей.
— Твой брат не убьет меня. Он умрет. — Рулаг нависал над ней объемной громадой, с ненавистью глядя на нее. Он ненавидел все, связанное с семьей Ингрид Слезы: брата, отца, их наследие. Все в ней было ему ненавистно, но больше всего — ее имя.
— Милорд, она всего лишь дитя, — заметил каресианец, который так и не сел на место. — Она не помеха вашему делу. И с женщинами так не обращаются.
Рулаг захохотал, отворачиваясь от Ингрид.
— Вы, люди из страны солнца, просто не знаете, как надо вести себя с женщинами. Фьорлан — мужской мир.
— Фьорлан — примитивный мир, — возразил каресианец. — Госпоже Боли не понравится, как вы обращаетесь с девочкой.
Воины Медведя возмущенно уставились на него, но каресианец даже не дрогнул. Он был ниже их всех и носил толстый черный плащ, хотя из–за пояса у него торчали два грозных на вид меча.
— Саара тебя к нам не советы раздавать послала, ты нужен, чтобы доставить деревья, — ответил Рулаг, снова повернувшись к Ингрид спиной.
Если бы только у нее был нож… или еще что–нибудь острое. Она знала, где на бедре есть уязвимая точка, а еще Алахан учил ее целить в пах, а потом провернуть лезвие… Но лезвия не было. Только опухшее лицо, залитое слезами.
Каресианец обошел вокруг стола и Рулага и подошел к Ингрид, потом вытащил небольшой красный носовой платок и протянул ей.
— Утри слезы, девочка. И если тебе доведется увидеть смерть своего брата — встреть ее с мужеством, а не со слезами.
Она взяла платок.
— Кто ты такой?
— Мое имя Кэл Вараз. Я Черный воин из Каресии, и госпожа послала меня, чтобы помочь верховному вождю убить твоего брата и захватить Тиргартен. Но я никогда не поднимаю руку на женщин.
— Что?! — Она швырнула в него платок и попятилась.
Кэл Вараз медленно нагнулся и поднял с пола красный квадратик ткани. Он был невыносимо спокоен, и даже глаза его казались совершенно равнодушными. Из каресианцев Ингрид знала только Аль–Хасима — веселого, дружелюбного и почти всегда немного пьяного. Кэл Вараз, судя по всему, представлял полную его противоположность.
— Господин Рулаг, теперь, когда вы несомненно обозначили свое превосходство над этой девочкой, можем мы продолжить?
— Мы выступим, когда я буду готов, — ответил Рулаг. — Я еще не сообщил юной Ингрид радостную новость. Я хотел выдать тебя замуж за своего сына, когда закончится заварушка. Поглотить твое имя без остатка, словно кусок пережеванного мяса. Но сын оказался слабаком. Так что тебе будет оказана честь стать моей женой.
Ингрид дали час на сборы. Она ютилась в маленькой комнатушке вдалеке от зала собраний, чтобы Рулагу не приходилось слишком часто видеть свою будущую невесту. Ей позволили взять с собой смену одежды и запасную обувь, но ничего больше. Старый браслет, толстый зимний плащ и мешочек с красивыми камешками. Она насобирала их, гуляя по фьордам, еще в детстве. Они напоминали ей о счастье и покое, и, глядя на них, Ингрид улыбалась.
Она уже собрала дорожный мешок и оставшееся до выступления время просто сидела, глядя в окно. В нем горы зигзагообразной линией закрывали горизонт, а вверху простиралось бледно–голубое небо. Мир, казалось, стал больше. Неожиданно все простое и маленькое превратилось в сложное и огромное. Или это она сама раньше была маленькой и глупой, а сейчас повзрослела?