Миры Артура Гордона Пима

Манера, в какой американцы обсуждали серьезнейшие проблемы жизни и отзывались о великих мира сего, была мне в новинку и часто забавляла. Мне неизменно доставляло великое удовольствие спрашивать практически у всех своих собеседников мнения по поводу какого-нибудь важного вопроса или какой-нибудь выдающейся личности, ибо ответ всегда казался мне оригинальным, иногда весьма занятным и нередко поучительным. На второй день, возвращаясь после ужина в свой номер, я ненадолго заглянул в «гостиную для джентльменов», где случайно услышал обрывок разговора между пожилым человеком и мужчиной среднего возраста. Позже я узнал, что мужчина помоложе является известным в стране адвокатом по имени Лилл, что он человек культурный, очень консервативный в частной жизни, но придерживающийся точки зрения, отличной от общепринятой, практически по всем серьезным общественным вопросам; человек высокой нравственности и безупречной репутации, который зачастую откладывал важные служебные дела, если только получал возможность хоть отчасти примирить свои убеждения со взглядами власть предержащих. Мне показалось, что двое упомянутых мужчин не виделись больше года; и когда я вошел в комнату, они обменивались новостями в неспешной, доверительной и благожелательной манере. Когда я оказался в пределах слышимости, адвокат вновь заговорил, нарушив наступившее после смеха молчание. Приняв серьезный вид человека, готового сообщить следующую новость, зажав между большим и указательным пальцами щепотку тонко нарезанного табака и чуть подавшись вперед, чтобы табачная пыль не просыпалась на манишку, он сказал: «Знаете, Дэвид, прошлой зимой я снова перечитал Библию и, должен признать, по-прежнему считаю ее очень безнравственной книгой. Библейское учение поистине дурно. Как бы вы, сэр, отнеслись к столь возмутительному учению, если бы в наши дни кто-нибудь стал распространять его с намерением повлиять на современное положение вещей?» И он продолжал в том же духе, к ужасу (хотя и не особо великому) своего собеседника, который казался христианином – по крайней мере, по происхождению. На другой день, после обеда я вновь зашел в гостиную и увидел там новоприбывшего, занятого разговором с группой мужчин: делегацией местных коммерсантов, насколько я понял. Когда позже меня представили новому постояльцу, я узнал, что его зовут Роуэлл, генерал Роуэлл; мне показалось, я встречал это имя в газетах у себя на родине. Он был рослым мужчиной приятной наружности и произвел на меня впечатление человека, обладающего весьма острым и деятельным умом. Я услышал, как он сказал своим собеседникам (по всей видимости, в завершение переговоров): «Да, джентльмены, если я приеду в Беллву и мы построим скобяную фабрику в вашем городе, мне понадобится всего лишь пять лет, чтобы наша фабрика вышла на первое место в мире по производству гвоздей». Услышав эти слова, я поначалу решил, что вижу перед собой восхитительный образчик забавного американского характера, но здесь я ошибался. Генерал Роуэлл представлял собой такой тип американца – вернее, американского предпринимателя, – деловые планы которого, пусть самые фантастические и грандиозные, редко проваливались и рядом с которым всякие полковники селлерсеры кажутся лишь жалкими подражателями. В данном случае обещание было выполнено с опережением на год или два. В праве выражать личное мнение американцы видели одно из достижений 76-го года, и практически единственным критерием оценки подобного мнения, похоже, считалась его самостоятельность – даже до степени комичной. Например, ни упомянутый выше адвокат, ни доктор Каслтон или любой другой американец из мной встреченных, что бы лично они ни думали по некоему вопросу, никогда не стали бы утверждать, что в силу своего общественного положения и образования способны судить о вещах лучше, скажем, коридорного Артура. Казалось, любой человек имеет также неотъемлемое право быть снобом, но я видел в Америке лишь одного человека, воспользовавшегося этой привилегией. Экс-губернатор Иллинойса высказался по данному вопросу кратко и точно: «У нас нет закона, запрещающего человеку выставлять себя дураком». При желании всякий здесь может фамильярно называть президента республики «Эйбом», губернатора штата «Диком» и так далее. Но не следует думать, что уважение и восхищение перед истинно великими представителями нации в Америке меньше, чем в странах, где к человеку с четырьмя именами и двумя наследственными титулами относятся с большим почтением, нежели к человеку всего с тремя именами и одним титулом. Обычаи во всех странах разные – банальное замечание, но практически только это здесь и можно сказать: в конце концов, между мыслями и чувствами представителей разных стран нет особой разницы, коли судить по существу, а не по форме.