Миры Артура Гордона Пима

С момента моего прибытия в Беллву прошла неделя. Меня представили доктору Каслтону, и мы с ним обменялись несколькими словами. Я также прослушал несколько из речей, произносимых им на углу улицы, и мой интерес к нему изо дня в день возрастал. По всей видимости, интерес был взаимным, поскольку доктор, казалось, каждый день ждал моего появления – но с другой стороны, к кому он не испытывал интереса? Он полюбился мне своей неподдельной сердечной добротой, забавлял меня своим сумасбродным поведением и восхищал ясностью мышления. Никогда прежде я еще не видел ума одновременно столь стихийного и столь разностороннего. Вероятно, самой яркой особенностью доктора Каслтона являлась следующая: он постоянно находился в ожидании удивительных событий, и за недостатком сенсационных новостей своими силами изыскивал способы взбудоражить общество. Например, погода становилась все теплее, и лето ожидалось знойное, а значит, нам следовало приготовиться к самым страшным эпидемиям; один из наших астрономов обнаружил комету, а значит, скоро всем нам предстояло понять, стоило нам появляться на свет или нет – и так далее, и тому подобное. Он заранее предвидел всевозможные планы и заговоры государственных деятелей, бюрократов и «плутократов». Германия собирается установить свое господство в Европе и «перемолоть своими безжалостными жерновами все европейские государства»; «Франция готовится нанести по Пруссии такой удар, от которого сотрясется вся Земля от полюса до полюса». Казалось, однако, сам доктор видел во всем этом единственно свободную игру воображения – кипение пены над прозрачными, сверкающими глубинами интеллекта, бурление блестящего недисциплинированного ума посреди застойного болота провинциальной жизни. Сей странный человек не причинил бы намеренно вреда даже врагу, если у него вообще когда-нибудь были настоящие враги; в глубине души – и обычно на деле – он был добрым, как мягкосердечная женщина. Но казалось, он просто не мог жить без сверхактивной умственной деятельности и постоянно нуждался в понимании и сочувствии окружающих, способных оценить круговращение его мыслей. Лишь немногие из людей, с которыми он общался и которые располагали свободным временем, были в состоянии обсуждать с ним прочитанные книги, и почти никто не испытывал желания слушать его рассуждения по поводу последних литературных трудов, произведших на него впечатление. Доктор Каслтон уже давно и неоднократно рассказывал, для пользы своих постоянных слушателей, о жизни Александра и Наполеона, подробно объясняя, что, как и зачем они делали, приводя в пример случаи, когда их планы терпели неудачу, указывая на причины означенной неудачи и на пути, которыми он на их месте легко достиг бы успеха. Древний аптекарь, старый бродяга-конфедерат и безработный художник, вечерами торчавший в аптекарской лавке или на углу рядом, слушали с разинутыми ртами подобные лекции, покуда сокровищница чудесных сведений не иссякла. Но доктору требовалось по-прежнему будоражить умы. Он скорее отказался бы на день-другой от пищи для поддержания телесных сил, нежели от пищи для возбуждения ума; а дабы и слушатели тоже получили удовольствие, предмет разговора должен быть значительным, новым, оригинально трактованным и желательно представлять интерес для местных жителей. Поскольку сам доктор находил наслаждение в сюрпризах пугающего или ужасающего свойства, ожидать от него выступлений посредственных и заурядных не приходилось. Под давлением обстоятельств в скучный день, он не позволил бы даже заботе о своей безупречной репутации помешать одной из своих неожиданных выходок. Если городу Беллву суждено погрузиться в умственную спячку, то это случится уж никак не по вине Джорджа Каслтона, члена-корреспондента, доктора медицины.

На восьмой день пребывания в Беллву, выйдя поутру из гостиницы, я увидел доктора Каслтона, который стоял напротив двери в одной из своих излюбленных поз – голова вскинута, плечи расправлены, руки уперты в бока – и внимательно смотрел на молодого человека на другой стороне улицы, беседующего с пожилым фермером: безобидного вида юношу с темно-голубыми глазами и прямыми черными волосами – собственно говоря, того самого похожего на священника молодого джентльмена, которого я видел из своих окон. Что-то в его облике – возможно, в платье – выдавало в нем человека пришлого. Большие глаза доктора Каслтона яростно сверкали, и он явно обрадовался при виде меня. Совершенно посторонний человек на моем месте счел бы свое появление весьма своевременным и решил бы, что является орудием в руках высшей силы, призванным предотвратить кровопролитие. Когда я остановился рядом с доктором, он сказал с плохо сдерживаемым негодованием:

– Этому гнусному негодяю придется покинуть город. Он называет себя доктором, но я привел в движение механизм закона нашего великого штата Иллинойс и выведу чертова мошенника на чистую воду».