Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия

По окончании трапезы маленькая Эра бросилась знакомиться со своими новыми игрушками, и день, начинавшийся столь удивительно, снова вошёл в привычное русло. Однако, после обеда её отвезли к придворному фотографу, который запечатлел её в полный рост, в обычном белом платье и красных детских туфлях, но с корзиной цветов в руках. Эти цветы были искусственными и принадлежали фотографу, но они так понравились маленькой Эре, что, когда пришло время ехать домой, она горько расплакалась, потому что не могла забрать корзину с собой.

Кое-что новое, отличное от других дней, случи-лось и за ужином, когда был неожиданно подан розовый торт-мороженое, на котором большими белыми сахарными буквами было написано "Счастливых Именин!", а затем маленькая Эра нашла там сюрприз в виде миниатюрной фарфоровой куколки, таинственным образом спрятанный в специально отрезанном для неё куске. После ужина состоялся грандиозный парад вокруг детской, возглавляемый матерью, несущей Джери. Этот парад, предложенный фройляйн Шелл, был немецким обычаем под названием Факельцуг5, при котором все участники, маршируя и держа зажжённые свечи, громко пели импровизированные поздравления и пожелания.

Поскольку все пели что-то разное и на многих языках – русском, английском, немецком, польском и французском – да к тому же каждый на свой мотив, то шум стоял невообразимый, хотя в целом очень приятный и вдохновляющий. Три раза они протопали по комнате, парами одна за другой, затем вежливо и торжественно пожелали спокойной ночи Имениннице и удалились, оставив Нану отвечать за заключительные процедуры раздевания, умывания и укладывания в постель.

Так закончились самые первые именины маленькой Эры, оставившие неизгладимые впечатления и воспоминания на всю её жизнь.

Ранние воспоминания

Ирина Скарятина – от первого лица

Мои самые ранние воспоминания почти неуловимы, словно дымные тени, и первое, проступающее явно в моей памяти, относится ко времени, когда мне года три или четыре. Я так ясно вижу себя одетой в маленькое белое платьице с красным поясом, красными туфлями и красными коралловыми бусами в тон, сидящей на скамеечке для ног около бабушкиного шезлонга, держащей её за руку и слушающей её голос, тихо шепчущий снова и снова: "Что за прелестное дитя – какое прелестное!"

Я отчётливо помню, как я довольна и как радостно кричу своей английской няне, входящей в комнату, чтобы забрать меня домой: "Нана, я – прелестное дитя, так говорит бабушка!". И сразу же – своё чувство острого раздражения после того, как Нана уважительно произносит: "Да, Княгиня", – обращаясь к бабушке, а затем – вполголоса ко мне: "Небу'смешной", – и рывком завязывает ленты моей шляпки, как делает всегда, когда сердится.

Хотя по-своему она очень любила меня, но совершенно не одобряла, когда баловали детей, и потому частенько использовала это "Небу'смешной", чтобы уменьшить воздействие на меня любых "портящих" слов. "Небу'смешной" было постоянно звучавшим в моей детской и оттого привычным выражением, хотя в течение многих лет я думала, что это одно слово.

Следующее, что я помню, это катания в закрытом ландо по улицам Санкт-Петербурга, на которые меня каждый день после обеда вывозит няня. На мне бархатное пальто в шотландскую клетку, отороченное мехом, щекочущим шею, и простая шляпка с полями, больно сдавливающая уши. Устав долго сидеть на месте, я стою у открытого окна, посылая воздушные поцелуи прохожим. Некоторые отвечают – другие нет, но, когда они этого не делают, я чувствую обиду. Внезапно с ландо ровняются сани, и молодая дама, румяная и смеющаяся, бросает мне букет фиалок, крича по-английски: "Лови, глупышка!"

Я в восторге, но Нана отстраняет меня от окна, закрывая его, а затем всю дорогу назад ворчит о "бесцеремонности некоторых людей". Я спрашиваю, что означают "бесцеремонность" и "глупыш-ка", но она резко бросает: "Небу'смешной", – и я прекрасно понимаю, что никаких объяснений не последует. Поэтому я тихо сижу и размышляю.

Когда мы возвращаемся домой, я слышу, как она с негодованием рассказывает моей матери историю о розовощёкой леди с фиалками. Она снова использует слово "бесцеремонность", но мама смеётся, поднимает меня на руки, крепко обнимает и говорит: "Мне нравится это – глупышка. Оно ей очень подходит".

Я торжествующе смотрю на Нану через мамино плечо, ожидая увидеть её хмурый взгляд, но та тоже смеётся, и внезапно я чувствую себя бесконечно счастливой.