Миры Филипа Фармера. Том 18. Одиссея Грина. Долгая тропа войны. Небесные киты Измаила

Держась в тени деревьев, Грин стал высматривать, как лучше зайти с тыла к той хижине, в которую заперли пленников. С того места, где он стоял, ему были видны лишь шесть старух — Грин подумал, что большего количества островитяне при их образе жизни просто не могут себе позволить, — и около десятка детей, едва научившихся ходить. Большая часть, после того как поднятая воинами суматоха утихла, улеглись поближе к костру и заснули. Единственным, кто действительно мог доставить Грину какие-то неприятности, подняв тревогу, был мальчишка лет десяти, тихо постукивавший по барабану. Сперва Грин не мог понять, почему он не отправился вместе с остальными своими ровесниками к месту кораблекрушения, но пустой, неморгающий взгляд обращенных на огонь глаз подсказал землянину ответ. Грин не сомневался, что если бы он подошел к парнишке поближе, то увидел, что глаза того затянуты бельмом. На этой мерзкой планете слепота не была редкостью.

Еще раз оглядевшись, Грин прокрался к тыльной стороне хижины и ощупал стены. Они были сделаны из тонких шестов, врытых в землю и связанных между собой веревками, бывшими некогда частью корабельных снастей. В стене было достаточно щелей, но внутри было слишком темно и Грин мог различить лишь смутные очертания фигур.

Он прижался губами к щели и тихо позвал:

— Арма!

Кто-то изумленно вздохнул. Какая-то маленькая девочка заплакала, но ее быстро успокоили. Послышался дрожащий от радости голос Армы:

— Алан! Не может быть! Это ты!

— Это я, а не призрак моего отца! — ответил Грин и сам удивился, как это он ухитряется в такой отчаянной ситуации сохранить чувство юмора. Тем не менее как-то ухитрился! Возможно, это не было настоящим проявлением чувства юмора, а скорее походило на нервный смех, этакая легкая истерика, позволяющая избавиться от излишнего напряжения.

— Сейчас я объясню, что я собираюсь делать, — сказал Алан. — Слушай внимательно, а потом повтори, чтобы я знал, что ты все поняла.

Арма внимательно выслушала, потом повторила все слово в слово. Грин кивнул:

— Хорошая девочка. А теперь я пошел.

— Алан!

— Что? — нетерпеливо откликнулся Грин.

— Если это не сработает... если с тобой что-нибудь случится... или со мной... помни, что я тебя люблю.

Грин вздохнул. Ох уж эти женщины!

— Я тоже тебя люблю. Но сейчас это мало чем сможет нам помочь.

Арма едва успела ответить, как Грин ползком двинулся вокруг хижины. Перед тем как войти в зону видимости стражника и старух, Грин притормозил. Все это время он отсчитывал секунды. Отсчитав пять минут, показавшиеся ему вечностью, Алан встал и быстро шагнул за угол, держа копье перед собой.

Стражник как раз отхлебывал из своей кружки, — глаза у него были прикрыты, а горло — открыто. Копье Грина вошло в ямку между ключицами, и стражник упал. Пиво выплеснулось из падающей кружки и залило ему колени.

Грин выдернул копье и быстро обернулся, готовый броситься на любого, кто попытается убежать. Старухи сбились в кучу вокруг большого стола, за которым они месили тесто, кудахтали и переговаривались пронзительными голосами. Слепой подросток продолжал постукивать по барабану, глядя на огонь невидящими глазами. Единственным, кто заметил Грина, был мальчишка лет трех. Он засунул палец в рот и во все глаза уставился на чужака. Он либо слишком испугался, чтобы поднимать шум, либо вообще не понял, что произошло, и ждал, что будут делать старшие, чтобы понять, как поступить самому.

Грин приложил палец к губам в универсальном жесте, призывающем к молчанию, потом повернулся и отодвинул засов, запирающий дверь хижины. Арма бросилась наружу и взяла у мужа из рук копье убитого стражника. Нож стражника достался Инзах, а еще один нож — Aгe, высокой, сильной женщине, которая была предводительницей женской части команды и однажды убила матроса, защищая свое достоинство.

В этот момент болтовня старух прервалась. Грин обернулся, и тишина взорвалась воплями. Старые ведьмы попытались разогнуть свои скрюченные колени и пуститься наутек. Но Грин и вооруженные женщины настигли их, едва те успели сделать несколько шагов. Ни одна из старух до леса не добежала. Это было грязное, но неизбежное дело, и лишь эффениканка отнеслась к нему со свирепой радостью.

Не глядя на несчастных старых развалин, Грин загнал детей и слепого мальчишку в хижину, где перед этим находились пленники. Ему пришлось придержать Агу, а то она перебила бы и их. Арма не шелохнулась, чтобы помочь ей в кровожадности, и Грин был этому рад.

Арма, заметив его быстрый взгляд, ответила:

— Я не могу убивать детей — отродье этих дьяволов. Это равносильно убийству Пакси.

Грин увидел, что одна из женщин держит его дочь. Он бросился к ней, взял Пакси на руки и расцеловал. Десятилетняя девочка, дочь Армы от скульптора, робко подошла и встала рядом, ожидая, пока ее заметят. Грин поцеловал и ее.

— Ты уже большая девочка, Суни, — сказал он. — Как ты думаешь, ты сможешь помочь маме донести Пакси? Мама понесет копье.

Девочка — большеглазая рыжеволосая красавица — кивнула и взяла малышку.