Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. Очерки вербализованной повседневности

Аналогично обыграна в романе и другая новость из хроники 1913 года. Речь шла о скандале: «Два молодых человека — двадцатилетний барон Гейсмар и сын видного чиновника министерства иностранных дел Далматов — познакомились в иллюзионе с женой прапорщика запаса Марианной Тиме и убили ее, чтобы ограбить».

По поводу этого убийства, широко обсуждавшегося в периодике, фельетонист «Синего журнала» опубликовал статью 22 февраля 1913 года. Заголовок был иронический: «Люди хорошего тона».

Автор статьи не только иронизировал. Его возмутило несоответствие преступления статусу преступников: «Злодеев доброго старого времени сменили изящные великосветские денди. С хорошими манерами, с недурными связями».

Далее описывалось, как двадцатипятилетние преступники хладнокровно составили и реализовали план обольщения и убийства своей сорокалетней знакомой, «жаждущей ласк, греховных объятий, наслаждений».

Искомый результат — ограбление — был смехотворен. Убийц «ждало разочарование. Они не нашли у Тиме денег, только сорвали с руки кольцо. Продали его. Затем уехали в имение. Отдыхать».

Арестовали их вскоре, а по российским синематографам пошел фильм с названием, о статье в «Синем журнале» напоминавшем, — «Великосветские бандиты». Как значилось на афишах — «уголовно-сенсационная драма».

Ильф и Петров порою и прямо указывали источник. Так, в главе «Международный шахматный конгресс» акцентировано, что Бендер обращался к «ветхозаветным анекдотам, почерпнутым еще в детстве из “Синего журнала”».

Можно сказать, что напоминания о «Синем журнале» — своего рода дружеский поклон Регинину, готовившему журнальную публикацию. Вероятно, не без его участия готовилось и первое отдельное издание «Двенадцати стульев» — зифовское. Оно вышло в июле 1928 года, аккурат к завершению журнальной публикации. Значит, договор был заключен гораздо раньше. Надо полагать, по указанию Нарбута. Больше никто такой власти не имел.

В черновиках воспоминаний Петров как-то мимоходом упомянул Регинина. И ни разу — Нарбута. О редакционной эпопее рассказывать вообще не захотел. Именно не захотел. Не просто ошибся в датировке, а сочинил трогательную историю, как в январе 1928 года Ильф приклеил курьезную записку к обложке, как они беспокоились, примут ли рукопись в редакции, напечатают ли… Ничего подобного. Уже приняли, уже печатали. И трогательные подробности здесь понадобились в качестве дополнительных эмоциональных аргументов, подкрепляющих шаткую версию. Столь убедительные — вне реального контекста — детали отвлекли многих читателей от весьма существенных лакун в повествовании. Запоминались именно детали, а не то, что автор, вопреки традиции, не сообщил о конкретных обстоятельствах, с изданием связанных. Петров словно забыл про них.

В данном случае причина очевидна. Когда Петров воспоминания писал, Нарбут, по советской терминологии, стал «неупоминаемым». В 1936 году арестован, объявлен «врагом народа», осужден. Умер в лагере. Реабилитирован в 1956 году. Рассказать о нем, описывая историю публикации романа, Петров не мог. Проще было вовсе обойти тему, отделавшись эффектными подробностями. Сведущие же современники версию приняли не по наивности — видели, что правда неуместна.

Однако всю историю «Двенадцати стульев» — от начала и до конца — Петров сочинять не стал. Задачи такой не ставил. Соответственно, истина порою проглядывает не столько в рассказанном, сколько в том, о чем ненароком обмолвился.

К примеру, достаточно убедительна история о начальном этапе работы. Характеризуя ситуацию, Петров акцентировал: «Нам было очень трудно писать. Мы работали в газете и в юмористических журналах очень добросовестно. Мы с детства знали, что такое труд. Но никогда не представляли себе, что такое писать роман. Если бы я не боялся показаться банальным, я сказал бы, что мы писали кровью».

Далее же Петров, старательно нагнетая эмоциональное напряжение, проговорился. Явно ненароком добавил: «Все-таки мы окончили первую часть вовремя. Семь печатных листов были написаны в месяц».

Как раз здесь и скрыты реальные обстоятельства. Что значит «вовремя», почему первую часть романа нужно было написать именно «в месяц»? Написали бы за полтора или два, не мучаясь: нигде ж не упомянуто о каких-либо обязательствах и договоренностях. Однако про Нарбута тоже — нигде. А если успели «вовремя», значит, договоренность была и поведение соавторов не выглядит странным. Они месяц истязали себя не из любви к трудностям, а чтоб не позже ноября 1927 года первую часть романа получил главный редактор. Лишь тогда — по его указанию — завредакцией успевал организовать подготовку публикации в январском номере 1928 года. И даже на февральский хватало — «с запасом».

Примечательно, что о работе над второй и третьей частями романа Петров не рассказал вообще. Лишь обронил фразу: «Мы продолжали писать».