Миры Источника. Трилогия

На улицах нас многие узнавали и приветствовали, но, следует отдать теллурианцам должное, никто не навязывался нам в собеседники, гиды или попутчики. Мы шли неторопливо и говорили о всяких пустяках; при этом мне не приходилось, обращаясь к Шону, задирать голову. Хотя он тоже был выше меня, но не настолько, чтобы я чувствовал себя рядом с ним недомерком. Шон больше походил на свою мать, чем на отца: у него были курчавые рыжие волосы и зелёные глаза, а его лицо было красиво не суровой, жёсткой красотой дяди Артура, а мягкой и кроткой — от тёти Даны. Таким же был и его характер — я бы назвал его золотым. Будь у Дейдры такой характер… Впрочем, тогда бы она была идеальной — а ведь недаром говорят, что идеальная женщина хуже фурии. Пожалуй, беда Дейдры как раз в том, что она чересчур хороша. Мужчины бегут не от неё как таковой, а скорее от собственных недостатков, которые становятся слишком явными в её присутствии. Для многих это невыносимо. Даже не для многих, а для подавляющего большинства мужчин.

— Твоя сестрёнка расцвела, — сказал я Шону. — Она всегда дивно выглядит, но сейчас просто сияет от счастья.

— Точно так же она сияла, когда была с тобой, — заметил Шон. — Жаль, что у вас ничего не получилось. Боюсь, с Мелом у неё не всерьёз и не надолго.

— Можно подумать, что со мной было иначе.

— Можно подумать, — повторил Шон с утвердительной интонацией. — Тебе никто не говорил, мой дорогой Ромео, что ты разбил её сердце? Если бы с тобой у неё не было ничего серьёзного, она бы так не переживала из-за вашего разрыва. Даже Кевин сказал…

Он умолк, так и не закончив своей мысли, а я презрительно фыркнул:

— Даже Кевин, подумать только! Тоже мне авторитет!

Шон внимательно посмотрел на меня.

— Вот уж не пойму, — проговорил он в задумчивости. — Чем тебе так насолил Кевин? Что ты имеешь против него?

— Да ничего не имею, — ответил я, небрежно пожав плечами. — Просто он ненормальный.

— Ну и что? Даже если он ненормальный, тебе-то какое дело? Его одержимость замужними блондинками, это его личное горе. Я не думаю, что ты принимаешь близко к сердцу беды несчастных обманутых мужей. Здесь что-то другое — но что? Почему бы тебе не обратиться за помощью к своему отцу?

Я энергично и слишком торопливо замотал головой. Обращаться к отцу я не собирался, боясь, как бы он не выудил из моего подсознания нечто такое, чего я упорно не хотел знать. Изредка, задумываясь над своим отношением к Кевину, я приходил к выводу, что здесь действительно что-то нечисто. Антипатию к нему я испытывал, сколько себя помню, и не имел ни малейшего желания выяснять её истинную причину. Поэтому я поспешил вернуть наш разговор в прежнее русло:

— Так что же сказал Кевин?

— Ты не поверишь, — ухмыльнулся Шон.

— А вдруг? Пусть я не жалую его, но это ещё не значит, что считаю его способным говорить обо мне одни только гадости.

— Что ж, ладно. Кевин говорил, что вы с Дейдрой идеально подходите друг другу, из вас получилась бы отличная пара, если бы не три «но»…

— Целых три?

— Да. Во-первых, разница в возрасте.

— Как и в случае с Мелом, — заметил я.

— Да, — согласился Шон. — Во-вторых, близкое родство по обеим линиям.

— Опять же, как и в случае с Мелом.

— Да. И в-третьих, ты любишь другую.

Я вздохнул:

— Что верно, то верно.

Мы немного помолчали, продолжая свой путь вдоль набережной Тибра. Справа от нас проплывали катера и лодки, слева по мостовой проносились автомобили и всадники на лошадях. На машинах разъезжали главным образом простые смертные, а колдуны предпочитали лошадей.

— Как у тебя с Радкой? — спросил Шон.

Я снова вздохнул. За неполные две недели, минувшие с тех пор, как Радка ушла из Даж-Дома и стала жить со мной в Сумерках Дианы, Володарь совершенно осатанел. Его последняя выходка возмутила даже Зорана (о Ладиславе и говорить не приходится): своим распоряжением старик обязал всех членов Дома употреблять перед именем Радки слово «блудница».

— С Радкой всё хорошо, но вот её родня, особенно Володарь… он совсем из ума выжил! Знаешь, Шон, порой я думаю, что было бы неплохо, если бы продолжительность жизни колдунов была ограничена годами этак пятьюстами, и только для самых достойных, вроде деда Януса, делались исключения.