Миры Роджера Желязны. Том 17

— Нет, — вскричал третий рыцарь, — никакой он не венецианец! Поглядите, какая у него постная надменная рожа, как он норовит по привычке сунуть ладошки в широкие рукава, позабыв, что на нем не монашеская ряса! Готов поспорить, это переодетый клирик, засланный папой Иннокентием Третьим, который затеял наш крестовый поход, а теперь попал под влияние этого интригана, этого дьявола во плоти — Энрико Дандоло!

Все присутствующие грозно таращились на Мака, который ответил им с предельной осторожностью:

— Не скажу вам ни «да», ни «нет»…

Тут вмешался четвертый из присутствующих — простой солдат:

— Поглядите, каким молодцом он держится, как немногословен! По всему видно, что он наш, пехота. Конечно, парень из войска Филиппа Швабского, замечательного воина, нещедрого на слова, но щедрого на деяния, за многие из которых ему не поздоровится, когда он попадет на небеса. Что до меня, то я готов биться об заклад, что этот незнакомец прибыл с предложениями насчет того, кому править Константинополем, когда с престола прогонят нынешнего тупоголового упрямца и прохвоста Алексея Третьего — скоро-скоро этот поганец будет бродить слепым попрошайкой по улицам своего некогда великого города и искать себе пищу на помойках!

Мак не торопился объявлять, на чьей он стороне, а вокруг ожесточенно спорили о том, на какого хозяина работает этот разодетый барин. Кощунственная мысль, что он сам по себе, никому и в голову не приходила. Трактирщик отказался брать с Мака деньги за еду и питье; вместо этого он таинственно подмигнул и попросил Мака замолвить словечко о бедном трактирщике, когда на военном совете пойдет речь о налогах на продажу спиртных напитков в лагере крестоносцев. А когда Мак поднялся уходить, к нему подскочил хорошо одетый юноша, толстоватый коротышка, который назвался Василем из Гента и предложил Маку найти место для постоя, если тот еще нигде не остановился.

Вместе с добровольным провожатым Мак направился к большой ярко-желтой палатке, перед которой на древках копий реяли флаги штаба интендантской службы. Охранники у полога хотели было задержать Мака, однако Василь с апломбом объявил: «Прочь с дороги, это сам Иоганнес Фауст, гость из земли франков, который еще не счел нужным объявить, чей он вассал».

На квартирмейстера солидный вид Мака произвел такое впечатление, что он без лишних вопросов выделил «гостю из земли франков» островерхую палатку неподалеку от своей. То, что незнакомец не принадлежал ни к одной из групп и партий, на которые были разбиты крестоносцы, играло ему на руку. Василь, похоже, назначил сам себя тенью и слугой человека, которого принял за посланца с пусть неизвестными, но большими полномочиями. Теперь юноша побежал готовить палатку для нового хозяина. Когда Мак добрался до своего нового жилища, на опрятно накрытом столе его ждала холодная дичь, бутылка вина и половина пшеничного каравая. Мак был не прочь вторично перекусить, потому что трактирщик дал ему не особенно большую порцию оленины. Пока хозяин энергично работал челюстями, Василь работал языком, докладывая о последних событиях в лагере.

— Все сходятся на том, что Энрико Дандоло, венецианский дож, превратил поход, который затевался как война против неверных, в коммерческое мероприятие. Этот фортель можно одобрять или порицать — смотря, что для вас важнее: рвение послужить Господу или Мамоне.

Лукавый слуга метнул быстрый взгляд на хозяина, дабы определить, на чьей стороне его симпатии. Но Мак сосредоточенно вгрызался в ножку куропатки и даже намеком не разъяснил, кто же ему милей: Господь или Мамона.

— Папа Иннокентий Третий, — продолжал Василь, — одержим идеей освободить Иерусалим из-под власти сарацин, в чистоте его помыслов никто не сомневается. Однако всякому понятно, что он спит и видит, как подчинить Риму греческий православный Константинополь.

— Занятное замечание, — сказал Мак, придвигая к себе блюдо со сладостями.

— Ко всему этому примешивается вопрос, как быть с тем, кого некоторые называют Алексеем Четвертым, хотя своего царства у него пока нет, он сын изгнанного Исаака Второго Ангела. По слухам, Алексей поклялся, что признает власть Рима, если станет константинопольским царем. Таким образом, симпатии святейшего престола вроде как на стороне этого претендента на трон. Но правда и то, что самую сильную поддержку он получает от Филиппа Швабского, у которого с папой контры. Этот Филипп ни перед чем не остановится, честолюбие у него — ого-го, не в пример его землям, которых у него кот наплакал.

— Так-так, понимаю, понимаю, — с умным видом кивал Мак, хотя мало что уразумел из длинной речи Василя.