Миша. Михаил. Медведь (СИ)

   Как позже выяснилось, обоз двигался в сторону Вологды. Это утвердило Колесникова в мыслях о Либерии, потому что в научном мире существует теория о возможности нахождения библиотеки Ивана Грозного в этом городе. Ведь царь одно время собирался сделать Вологду столицей.

   Михаилу очень нравилось, что он стоит на пороге крупнейшего исторического открытия. Что скоро, он прикоснется к великой тайне, к старинным книгам, таящим в себе знания прошлого.

   Прикоснется в этом времени. А потом и в своем! Дух захватывало от перспектив. Слава, почет, деньги. Кира одумается... Осталось только вернуться живым и здоровым.

***

   "Параллельный мир"

   Опять дворец. Вернее, его заднее крыло.

   - Какие новости, Мария? - спросила экономка, оторвавшись от своих подсчетов. - Давно ты не приносила сплетен.

   - Обижаешь, Магда, никакие это не сплетни. Чистая правда, вот тебе крест, - ответила Мария, горничная принцессы Марты, и перекрестилась. - После смерти брата, Марта не выходит из комнаты, - шепнула горничная. - Боится. У нее... погоди..., как же это...? Офидиофобия.

   - Это, что еще за болезнь такая? - ахнула экономка.

   - Это не болезнь, это фобия. Доктор сказал - боязнь змей.

   - Ученый человек. А слово-то, какое мудреное. Идиотофобия.

   - Офидиофобия, а не идиотофобия, - уточнила горничная, - это боязнь змей, а не идиотов. Хотя и этих вокруг хватает.

   - Но в наших широтах ядовитые змеи, вроде, не водятся, - удивилась экономка.

   - Зато водятся ядовитые пауки.

   - Пауки - это уже другая фобия, насколько я понимаю? - спросила Магда.

   - Да, это называется арахнофобией. Тоже доктор сказал. Столько фобий, что не знаешь, куда от них деваться.

   - Я вот приведений боюсь. Это какая фобия?

   - Это уже не фобия. Это истерия, - закатила глаза горничная. - Приведений не существует.

   - Ты просто в подвалах дворца не бывала, - ухмыльнулась экономка. - Но принцесса не сможет прятаться всю жизнь. Смерть идет за ней по пятам.

   - Это точно. Сегодня сдохла ее любимая левретка. Все подозревают отравление.

   - Да уж, здесь кто кого. Сколько их осталось?

   - Немного. Я болею за принцессу Марту, - зашептала горничная, почему-то, оглядываясь.

***

   "Прошлая жизнь. Михаил"

   Обоз въехал на территорию Вологодского кремля и, на площади сразу стало тесно. Шестеро стражников принялись разгружать сани. Они таскали сундуки в большой деревянный дом. Михаил следил за разгрузкой и думал, что это бревенчатое здание не слишком надежное хранилище для такого богатства.

   Часть повозок, под присмотром сотника, разгружалась в другом здании. Когда стражники занесли в дом последний сундук из, вверенных Михаилу, он взял на караул у дверей. Тут он заметил худого старика в лохмотьях. Ноги его были обмотаны какой-то дерюгой и обвязаны бечевой. Всклокоченные волосы лежали на костлявых плечах, а нечесаная борода спускалась на впалую грудь. Он, молча и, как будто изучающее, смотрел на Колесникова. Михаилу стало холодно, не то от мороза, не то от пронизывающего взгляда старика.

   Мент-опричник, порывшись в карманах, нашел медную монету и бросил старику. Не хорошо, что бросил? Может быть. Но старик стоял слишком далеко, взгляд его был слишком пронизывающим, а ситуация, в целом, слишком странной. Михаил не знал много этой монеты или мало для милостыни, но ничего другого в карманах у него все равно не было. Медяк угодил прямо под ноги старику.

   Дед поднял монету и, зажав ее в кулаке, продолжал стоять, глядя на Колесникова. Тому стало не по себе и, чтобы разрядить обстановку он сказал:

   - Вам не холодно, дедушка?

   Сказал и подумал:

   "Ой! Наверное, надо было на "ты". В шестнадцатом веке вряд ли настолько почтительно относились к старшим, чтобы обращаться к ним на "Вы". И потом, ничего глупее спросить не мог? "Вам не холодно, дедушка?" Конечно, холодно. Разве эти лохмотья могут согреть? Ведь они едва прикрывают немощное тело старика. Интересно, он юродивый или просто городской сумасшедший?"

   Михаил знал, что есть разница. Читал в одной статье. Но все равно не понимал, как можно, добровольно, так истязать себя холодом и голодом.

   - Холод не на улице, холод в сердце. В моем - огонь, - ответил старик. Его голос был, каким-то ... скрипучим. - Ты заблудился. Ты шел на звук. Не то. Иди на свет. Не гляди в зеркало. Зри за него. Истина в вере. Вера в любви.

   "Точно, юродивый! Вон, как мудрено изъясняется. И, что, интересно, я должен понять из этого? Нет, чтобы прямо сказать: поди туда и сделай это", - подумал Михаил.

   Вдруг старик закатил глаза и замер, как медиум замирает перед вселением в него вызываемого духа. Затем, он вздрогнул, и заговорил так, как будто кто-то другой шевелил его губами:

   - Хочешь попроще? Что ж, будь по-твоему. То, за чем ты пришел, лежит в самом большом, расписанном петухами, сундуке с медными петлями и двумя замками. Это - свиток пергамента, с одним обгорелым уголком, завязанный пестрым шнурком. Запомни, где стоит сундук. Заберешь свиток, когда вернешься.

   - А ну, пшел прочь, блаженный, не то собак спущу, - закричал, возвратившийся, сотник и швырнул в старика камнем.