Мишель

Князь Васильчиков оказался для Беляева легкой добычей. Александр Илларионович не обладал сильной душой, зато виртуозно владел изумительно удобным анализом собственной натуры: счастливый характер — легкий характер! Если и случится ему совершить злодейство, то оно ничуть не затронет души князя, скользнет по краю, может быть — в самом худшем случае — чуть царапнет. Так, досадное недоразумение; а вообще-то он человек отменно хороший.

* * *

Лермонтова как-то мгновенно убрали из Петербурга. Пружины, которые были приведены для этого в действие, остались незримы, но предписание вышло — и Юрий, как ни бесился от этого, вынужден был спешно покинуть столицу. Мишелю предстояло выехать в тот же день или чуть раньше, чтобы не попасть никому на глаза, даже случайно; но тут случилась небольшая заминка.

Мишель тоже решился ехать на Кавказ.

Юрию затея не слишком понравилась.

— Кавказ, а тем более — армия — большая деревня, похуже Москвы. Там не то что прожить незамеченным, там и чихнуть нельзя без того, чтобы об этом не узнала половина офицеров!

— Да я и не в армию… Юра, тебе не кажется, что есть несколько подозрительных обстоятельств?

— Например?

— Отставка Мартынова.

Юрий изумился:

— Ты до сих пор об этом думаешь? Мартышка — человек компанейский, не без талантика (как и я, заметим), а главное — красавчик и нравится женщинам. Что еще?

— Еще — он воспринял твою угрозу всерьез. А это кой о чем может говорить.

Юрий постучал себя по лбу пальцем:

— Мишель, ты становишься нездравомыслящим. Со мной бабушкою командирован сам Монго. У него — строгий пакет приказаний. Приглядит в случае чего, чтобы я не отколол лишнего. Он-то — дьявольски здравомыслящий.

— Я хочу лучше понять, что там случилось, — упрямо повторил Мишель. — Тебя могли ухлопать за здорово живешь. Меня блевать тянет, когда я об этом думаю. А кое-кого — ухлопали, и тоже непонятно, зачем они погибли.

Юрий уселся напротив брата, картинно расставив ноги и склонив голову набок.

— Вот почему ты такой упрямый? Везде тебе «чудится». Ничего там не случилось. Обычная халатность. Мартышка проспал, чеченец проскочил…

— С телегой и порохом в свинцовых бочонках.

— Я начинаю думать, что ты и впрямь представитель «отрицательного направления» в литературе. В самом крайнем выражении, — сказал Юрий.

— Юрка, на маленьком участке армии что-то прогнило, и ты случайно ступил в самую вонючую лужу.

— Это называется «резонанс», — сказал Юрий.

Мишель передернул плечами:

— Вот уж не знал!

— Ладно. — Юрий поднялся. — Мне пора собираться. — Его лицо омрачилось. — Вышвырнули из столицы, как паршивого котенка!

— Еще одно доказательство твоей правоты. Косвенное — но… Встретимся в Ставрополе, — заключил Мишель. — Я поеду на долгих, мне подорожную не выправить… Дождешься?

* * *

Монго-Столыпин с Юрием выехали в Кавказскую армию весной 1841 года. Дорога была скверная, и путешествие заняло несколько дольше времени, чем предполагалось; весна заканчивалась, но грязь все не желала высыхать и цепко хватала за ноги лошадей и путешественников, пытаясь зажевать колеса по самые оси.

* * *

Ставрополь имел более долгую историю, нежели Грозная, и уже приобрел облик «настоящего» города. Дома начали лепиться к крепости, заложенной на Моздокской Линии. Каменных домов, впрочем, почти не было, а те немногие, в два и три этажа, сгрудились в центре города. Имелся даже театр. Однако улицы оставались немощеными, а тротуары были до того узки и неровны, что требовалось быть цирковым эквилибристом, чтобы в ночное время — а особенно после дождя — не попасть в глубокую канаву, наполненную нечистотами.

Когда-нибудь в Ставрополе расцветут и бульвар, и сад, но теперешние зародыши их представляли собой нечто противоположное красивому месту, предназначенному для гуляния праздной публики. Бабина роща, которой назначалась в далеком будущем роль городского парка, представляла собой истинный притон беглых и мошенников.

Главная городская площадь была почти пуста, и, говорят, зимой там случалось слышать волчий вой; незадачливым приезжим доводилось блуждать по этой огромной площади часами в туман и метель. Ее обширное, зловещее пространство было ограничено кладбищем и оврагом.

Главная улица Ставрополя спускалась под гору к Тифлисским воротам, которые служили местом сбора для всех отправлявшихся в Тифлис с оказией. Ездить в одиночку не рекомендовалось, было очень небезопасно, поэтому собирали оказию — роту солдат и сотню казаков.

К числу немногих каменных строений Ставрополя принадлежала гостиница Найтаки — и даже считалась отменным украшением сего града. Как и все гостиницы и ресторации Найтаки, разбросанные по Кавказу, здешняя славилась своей комфортабельностью: высокие комнаты, красивая мебель, большие окна, растворенные по случаю хорошей погоды, — воздух свежий, полный живительных ароматов.

По стенам просторной бильярдной тянулись кожаные диваны. Повсюду видны были почти исключительно военные — и многие с широкими черными повязками и костылями: недавно было большое сражение при большом укрепленном ауле.