Мишень

На днях мы с папой вернулись из Флоренции. Мы пили кофе, ели пиццу, заглянули в галерею Уффици и посмотрели кучу достопримечательностей (Флоренция, как же иначе). А еще мы навещали нашу бывшую виллу, туда теперь водят туристов, сад до сих пор плодоносит, на балконе есть маленькие мраморные скамейки, а внутри отреставрировали фрески. Особенно постарались в библиотеке. Мою любимую, ту, что со всадниками Равновесия и первым Великим, будто только-только нарисовали – выглядит как новенькая. И ту, что с Авироной, тоже. А под конец мы немного посидели на балконе, и папа рассказал про маму. Мне стало интересно, знал ли ты ее. Должно быть, видел пару раз, ведь иногда ты приезжал на виллу, пусть и нечасто. Если так, то я немного завидую тебе. Я бы очень хотела посмотреть на нее. Не на папиных полотнах, а вживую. Должно быть, у нее был высокий голос и звонкий смех. Папа говорил, что она часто смеялась.

В последний раз мы расстались… не очень хорошо, и папа сказал, что я должна попросить прощения. Я и сама знаю, что должна попросить прощения, потому что вела себя как последняя дура. Не понимаю, что на меня нашло, но мне просто необходимо было выскочить и сказать все это. Наверное, я была похожа на Дану. Ты ведь подумал, что я похожа на Дану? Уверена, что так. Прости меня. Я действительно не должна была устраивать концертов. Не знаю, чего я хотела этим добиться. Наверное, внимания. Папа очень разозлился, да и ты, конечно же, разозлился… И ушел, и потом я думала, что, наверное, стоит тебе написать или даже позвонить, но знала, что ты не ответишь.

Так вот. Прости меня. Если бы я могла взять свои слова назад, то обязательно сделала бы это. В последние дни я думала о нас с тобой… то есть, о тебе и обо мне, конечно же, никаких «нас с тобой» или «мы» никогда не существовало. И, знаешь, благодаря папиному рассказу я поняла кое-что. Думаю, я давно это знала, просто не могла передать словами. Я рада, что мы когда-то встретились и познакомились. Я рада, что все получилось именно так. И хорошо, что все закончилось именно так. Это правильно. Мы так часто хотим получить все и сразу, а потом еще и еще больше – и перестаем ценить то, что у нас есть сейчас. А ведь это сейчас может закончиться очень быстро. Завтра. Или даже сегодня. Так, как это произошло у мамы с папой.

Они это понимали – и поэтому брали все, что есть, не думали о будущем, не думали о том, что все могло бы быть иначе. Когда папа говорит о маме, у него меняются глаза, и я вижу в них не только боль, но и счастье. Он до сих пор любит ее, хотя уже ничего не вернуть, и он это знает. И я подумала – а разве я так не могу, Киллиан? Разве я не могу встречаться с тобой и чувствовать не боль, а тепло при мысли о том, что когда-то испытывала к тебе что-то большее, чем просто симпатию? Я могу. Мне будет трудно, но папа научил меня быть сильной, я справлюсь. А даже если что-то пойдет не так, ты поможешь. Я знаю. Ведь для тебя все это так же ценно, как для меня.

Только не подумай, что я постоянно буду искать встречи и надеяться на что-то большее, если мы пойдем в кино или в кафе. Вовсе нет, все не так. Мы будем… то есть, я хочу надеяться, что мы будем близкими друзьями, и я всегда смогу обратиться к тебе за советом или просто позвоню для того, чтобы о чем-нибудь поговорить. Я, как и раньше, буду читать тебе свежие главы. И подпишу самый-самый первый экземпляр романа на бумаге. И я буду очень счастлива, если ты встретишь симпатичную вампиршу и решишь предложить ей разделить с тобой вечную жизнь. То есть, не симпатичную, а по-настоящему красивую вампиршу. И чтобы она была умной. Желательно, с высшим образованием. И еще было бы здорово, если бы она писала стихи. И я обижусь, если ты не позовешь меня на свадьбу.

Наверное, письмо получилось глупым. Но я хотела написать искренне. Это глупое, но искреннее письмо.

Всегда твоя, Эмили

P.S: Кажется, наречий тут слишком много. Но в главах я их честно убираю. Помню, ты говорил.

Э.

Отложив письмо, я надолго замер, глядя в одну точку перед собой. А потом достал из тайного ящичка в столе чернила, старинную бумагу, и вывел простое «Дорогая Эмилия».

Анна

Что там, за гранью привычного мира? Что ищут люди, к чему припадают глупцы, стараясь оправдать свое раздолбайство в обычной жизни? Что можно назвать смертью? Существует ли само понятие смерти для существа, которое уже умирало? Умирало для того, чтобы возродиться вновь. На самом деле любой вампир – это настоящий феникс. Он рожден, чтобы умирать и воскресать, проживать полную жизнь, заканчивать ее, начинать с нуля. С новым именем. С новым образом. С новой судьбой.