Мишень для левши (сборник)

Возмутиться по поводу самоуправства я не успел. Из саквояжа выплыл матовый овоид размером с баскетбольный мяч и завис под потолком. «Китайский фонарик, что ли? – подумал я. – Как же он висит, если не горит? Свечу забыли зажечь? Зачем тогда свет выключать, если фонарь все равно не горит?». Я шагнул ближе и увидел внутри овоида огромного краба величиной с блюдо. Членистоногое существо, вцепившись клешнями в стенки овоида, выставило из головы два узловатых стебелька с черными глазами, которые смотрели на меня с нескрываемым интересом. Голодный, что ли. «Членистоногий» на латыни звучит как «артропод».

– Артропод Эрцех! – я помахал рукой пилоту летательного аппарата. – Вы есть хотите?

Аппарат ответил короткой красной вспышкой. Неизвестно откуда, но я знал, что красный цвет означает отрицание.

Овоид спланировал вниз и завис на уровне лица, мерцая зеленым светом. Я без опасения взял его в руки. Аппарат был похож на большой мотоциклетный шлем новейшей модели, и я надел его. Теплая волна пробежала вдоль спины от затылка до пяток, заставив полностью расслабиться. Когда я открыл глаза, на внутренней поверхности шлема вспыхнуло клочковатое оранжевое пятно странно знакомой формы, пронизанное зелеными и синими нитями.

– Крабовидная туманность, – вспомнил я. – «Краб», как говорят астрономы. Какой великолепный снимок. Откуда?

В ответ на риторический вопрос краб Эрцех начал мигать всеми цветами радуги, как каракатица во время брачного сезона, пробегая от бархатно-черного оттенка до пронзительно-фиолетового. Это был настоящий язык красок, который я прекрасно понимал. Через минуту мне стало известно, кто я на самом деле и зачем меня ищут по Вселенной, от которой осталось уже всего ничего.

Глава 49

Я снял шлем и посмотрел на брата. К горлу подкатил комок.

– П-п-п… – начал я неуверенно.

– П-петя, – помог брат. – Я – Петя. А ты – П-павлик. В последний момент мы передумали и снова поменялись курточками. Совесть не позволила обмануть отца. Просто ты забыл. Идиосинкразия одолела.

– Как ты можешь так шутить? – у меня дрогнул голос. – Я тебя искал всюду. А ты отсиживаешься неизвестно где.

– Я не отсиживаюсь, – заморгал Петр. – У меня тоже все было не просто, – брат, отвернувшись, подозрительно зашмыгал носом. Я сдерживался из последних сил.

– Это просто шок, – профессор взял меня за руку и незаметно пощупал пульс. – Все будет в порядке. – Он достал из кармана плоскую фляжку и поболтал в воздухе. – Выпейте глоточек, вам станет легче.

Крепкая жидкость, напоминающая рижский бальзам, приятно обожгла рот и потекла по пищеводу. Голова прояснилась. Я сразу вспомнил Мамаева. Зная его характер, я легко представил, как заслуженный геолог давно кроет меня многоэтажным, как здание СЭВ, сленгом. Но к закуске не притрагивается.

– Гарун, вам налить?

– Мне нельзя, – отказался Гарри, укладывая Эрцеха обратно в саквояж. – Я за рулем.

– А я выпью, – Лемех сделал глоток из фляжки и завинтил крышечку. – Вот и славно. Коллеги, нам пора. Белов! Вы, Павел Евгеньевич, собирайтесь. Нас ждут великие дела.

– Погодите, – заколебался я. – Я не могу так сразу. Я на службе. Мне с письмами надо закончить.

– Не беспокойтесь, – сказал профессор. – Работу продолжат без вас.

– Вам легко говорить, – отбивался я. – Вы еще не знаете нашего главного редактора. Кстати, мне еще одну рукопись дочитать надо.

– За это не волнуйся, – уверенно сказал Гарун. – Ее уже дочитали.

– Кто? – вскинулся я.

– Кому надо, тот и прочитал, – подмигнул Петр. – Пойдем, сам увидишь.

Мы вышли в коридор и остановились возле моего кабинета. Брат достал из кармана белую пластинку размером с открытку и приложил к стене. Поманив меня к себе, он показал знаками, что нужно щелкнуть по пластинке. Я щелкнул ногтем по упругому пластику. Пластинка засветилась, на ней появились цветные полосы, как при настройке телевизора. Я «кликнул» еще раз. В прямоугольной рамке появилось изображение грузного мужчины с бутылкой пива в руке. Это был Мамаев. Он сидел на столе и беседовал с кем-то, кто не попадал в кадр этого прибора, который показывал через капитальные кирпичные стены.

Я ткнул пальцем в левый нижний угол и сместил пластинку вниз. На экране сначала мелькнули ножки стола, затем прибор выхватил лицо человека, сидевшего в кресле. Затаив дыхание, я смотрел, как я (или он?) беседую с моим (или его?) приятелем, потягивая пиво под бутерброд с лососиной (вот жалость, так и не удалось попробовать), посмеиваюсь (нет уж, дудки: смеется он, накладывая себе еще лососины) над грубоватыми шутками Мамаева.

Петр тронул меня за плечо, показав, что пора уходить. Мы прошли в конец коридора и начали спускаться по лестнице.

– Извините, что торопим вас, – сказал профессор. – Законы природы неумолимы. Давление вакуума повышается. Еще три минуты нашего пребывания здесь, и со стен начнет сыпаться штукатурка.

– Позвольте, – остановился я. – Вы хотите сказать, что я и мой двойник уже находимся на разных мировых линиях?

– С того самого момента, – подтвердил профессор, – как вы очнулись на подоконнике в туалетной, извините, комнате.