Мишин самоцвет

— Спорим, что такого берилла ты в руках не держал. А вот аметист! Он вечером совсем почти красный. У тебя какие самоцветы в коллекции? Малахит есть? Флюорит? Лиственит? А кроме уральских минералов, есть ещё откуда-нибудь?

И Миша не выдержал позора. Не говоря ни слова, мрачный, скорыми шагами вышел он в коридор. Уши у него горели, как два рубина, а на душе лежал тяжёлый камень гранит. И только поздним вечером, когда Похлёбкины уже стелили постели, в дверь просунулась Мишина голова:

— А я в тайге одну яму знаю! Там камни находят такие — сдохнешь! Ты и в глаза не видал. Их прямо в Москву в свинцовых вагонах отправляют. И охрана — целый бронепоезд. Называется… ты с роду от роду не слыхал! Тромбофлебит называется. Вот как!

Жизнь геолога

— Отгадай, что это за камень? Коллекцию покажу!

На ладошке у Похлёбкина лежит прозрачный камешек, слегка желтоватый. Никогда не видал Миша такого камня, как отгадаешь? А коллекцию посмотреть хочется, пусть в сотый раз, а хочется.

— Кварц? Да?

— Ой, мамочки, не могу. «Кварц»! Ха-ха-ха!

Похлёбкин от смеха падает на тахту и болтает в воздухе ногами.

— Это же самородный сахар! Знаешь соль самородную? А это сахар! Отец из Воркуты привез. Лизни — не веришь!

Миша кончиком языка прикасается к поверхности камня. Действительно, сладко.

— А много его там, в этой Воркуте?

— Гора, — не задумываясь, отвечает Похлёбкин, — Высоченная. Никто раньше и не знал, что сахарная. Сверху там, конечно, лес, камни, дрянь всякая, а внутри сахар. Сейчас там конфетный завод строят. Летом я тебе целый чемодан этого добра привезу. Пойдём, так и быть, посмотри коллекцию.

В комнате Похлёбкиных пахнет жжёным сахаром.

— Это я опыты проводил. — говорит Похлёбкин. — Изучал тут кое-что. Лезь-ка на диван, а я подмету немного, мама скоро придет.

Но подмести Похлёбкин не успевает.

— Бог мой! Это чем же ты здесь занимался? — Эмилия Ивановна Похлёбкина быстро идёт от порога к столу, к включённой электроплитке.

— А-а, ясно, сахарный песок изводил! Опять свои «самородки» делаешь? А кому я запретила отцовскую ложку брать? Ну, я тебе!

Миша, незамеченный, протискивается в коридор и тихо прикрывает за собой дверь. Вот так камень! Минутку Миша прислушивается к рёву приятеля. Потом на подшитых валенках скользит по крашеному полу коридора к своей комнате. Там у тахты он скидывает «лыжи» и забирается под плед.

Похлёбкинская выдумка про самородный сахар ему совсем не обидна. Подумаешь! Ведь и камня «тромбофлебита» тоже нет, это название болезни. Миша тогда сгоряча соврал. Теперь он одних только названий минералов (попросту камней) знает, наверно, штук сто: аметист, малахит, кальцит, ну и так далее. Теперь Миша даже на Ключи за камнями не пойдёт. Что там за отвалы старые, затоптанные! Есть за дальней деревней Пышмой широкие канавы, наполненные водой, — «разрезы». Там прошла в поисках золота чудная дом-машина, драга. Груды свежих камней по берегам разрезов. Вот где можно покопаться! Уж там наверняка Миша разыщет что-нибудь такое. Лишь бы весна поскорей!..

Ждёшь, ждёшь весну, и всё-таки она приходит. Как-то утром увидел. Миша в окно, что за ночь свесились с крыши огромные сосульки. С этого дня началась дружная весна. Промчались бурные ручьи, подсохли проталины, в доме собирались выставлять зимние рамы. А на крыльце с южной стороны совсем лето и даже первая бабочка села, греется на солнце. Миша тоже греется. Вон из зимнего хлева выпустили телёнка. Эх, что выделывает! Носится, прыгает, как шальной. Это на него весна действует.

И Миша вдруг понял, что наступил тот самый миг, которого он ждал всю долгую зиму. Ведь сне́га почти не осталось, и ему ничто теперь не мешает отправиться за камнями. Эго открытие так поразило Мишу, что он встал и пошёл. Пошёл, в чём только что сидел на крыльце, пошёл, не раздумывая, не спрашиваясь, не сомневаясь, туда — за таёжный горизонт, к деревне Пышме, где наверняка уже оттаяли чудесные отвалы.

Был третий час пополудни, когда Миша опустился на груду гальки. Несколько камней, испуганно чиркнув, скатились вниз. Вот оно, долгожданное наслаждение. Ребром ладони Миша разрыл гальку, вгляделся и снова разровнял камешки. Потом ещё, ещё. Он брал камни в руки, плевал, оттирал рукавом, швырял в сторону и снова погружался в поиски.

Пускай не очень-то удобно сидеть на отвалах, пускай камешки пока так себе и Миша всего лишь один отправил в карман, и тот довольно пустяковый, зато, может, ещё одна минута и — хоп! — вынырнет из рыжей гальки долгожданный самоцвет.

Одна минута, другая, третья… Вот сейчас он покажется, вот сейчас… Сколько же это часов прошло? Миша с удивлением заметил, что плохо видит свою руку. Он оторвался от работы и поднял голову. В разрывах туч крупными изумрудами сверкали звёзды. Сразу стало холодно. Миша вдруг понял, что он один в незнакомом месте, что дома не знают, куда и зачем он ушёл, и уже, наверное, очень волнуются.

— Эй, Федька! Да это не Федька, робя́! Ты кто?

Мишу обступили деревенские ребята. Старший парень в кирзовых сапогах наклонился к нему, чтобы разглядеть получше.