Мишн-Флэтс

— Куда? До ближайшей цивилизации ехать и ехать! К тому же для тебя самое безопасное место как раз в нашей дыре.

— Может, и для тебя Версаль тоже самое безопасное место, — пробормотал Брекстон.

Этим совместным ужином я хотел показать Брекстону, что я ему доверяю и действительно не вижу в нем убийцу Данцигера.

— Ты сечешь, что Гиттенс может сюда заявиться? — сказал Брекстон.

— Секу.

— И что будешь делать?

— Пока не знаю.

— А пора бы знать. Я задницей чувствую — Гиттенс уже катит сюда!

— А ты бы что сделал на моем месте? — шутливо спросил я.

— Я бы своих ниггеров созвал, — серьезно ответил Брекстон.

— У меня твоей армии, к сожалению, нет.

— У тебя, собаченыш, есть братки-полицейские.

— Нельзя.

— Почему нельзя?

— Не все так просто. Даром что я шериф, братки-полицейские у меня не на побегушках.

— Тогда позови долговязого.

— Келли?

— Ну да, старика. Он крепкий малый.

— Обойдусь.

Брекстон кивнул. Мои мотивы в отношении Келли он, может, и не понимал, однако симпатии к нему не испытывал; он чувствовал в нем полицейского, который при помощи дубинки сокращает время допросов.

— Я про своих ребят серьезно говорил, — сказал Брекстон. — Если хочешь, они мигом прилетят. На душе будет спокойнее. И тебе, и мне.

— Спасибо, не надо.

Зазвонил телефон.

Было уже пять, на улице смеркалось. За окнами бушевала непогода. Еще не сняв трубку, я знал — это Мартин Гиттенс. Так оно и было.

— Надо поговорить, Бен, — сказал он.

— О чем? — сказал я. — Уже выписан ордер на ваш арест. Вы где сейчас?

— Расследую кое-что. И могу показать тебе результат.

— А именно?

— Полагаю, тебе будет интересно поглядеть. На него. Результат у меня с двумя ногами.

Я ничего не ответил. Гиттенс тоже некоторое время молчал. Наконец игра в молчанку ему наскучила, и он сказал — медленно, почти ласково:

— Сообразил, шериф Трумэн? Вот и замечательно. Все будет в порядке, Бен. Не надо только дергаться и глупости делать не надо. Не распускай нервы — и думай. Ты думать умеешь, Бен?

— Да, — произнес я упавшим голосом. Откашлялся, чтобы выиграть время, и затем добавил: — Думать я умею.

— Ну и славненько. Я за тобой уже давно наблюдаю. Вижу, ты способен нервишки контролировать. Это хорошо. А теперь опять думай: хочешь ты со мной поговорить как следует, или мне возвращаться по-быстрому в Бостон?

— Я готов с вами встретиться.

Брекстон в камере так и вскинулся:

— Не делай этого, собаченыш! Идиотская идея!

— Правильные слова, Бен, — сказал Гиттенс. — Думать ты умеешь — когда хочешь. Давай встретимся у озера, там хорошо беседуется.

— У озера?

— Ну да. Возле бунгало Данцигера. Тебя устраивает? Или будит дурные воспоминания?

— Нет, никаких дурных воспоминаний. Место подходящее.

— Замечательно. Нам с тобой теперь надо держаться друг за дружку. Мы с тобой одной закваски мужики.

— Нет, — сказал я, — тут вы ошибаетесь.

Гиттенс промолчал.

— Ты уж один приходи. Без хвостов.

* * *

К тому времени, когда я добрался до озера, гроза закончилась. В просветах между облаками сияла луна. Все кругом было залито чудным светом. Казалось, не небо отражается в озере, а озеро отражается в небе.

Гиттенса я увидел еще из машины. Он стоял на песке у самой кромки воды. В темной куртке и штанах цвета хаки.

Рядом с ним стоял мой отец.

Брекстон, сидевший рядом со мной, в последний раз попытался меня образумить:

— Ты уверен в том, что ты делаешь?

— У меня нет выбора. У Гиттенса мой отец.

— Ладно. Помни, в случае чего я тебя прикрою.

Меня эта мысль не слишком-то грела. Брекстон понял мое состояние и пожал плечами.

— Уж так сложилось, собаченыш.

Из машины мы вышли оба. Брекстон остался сзади, а я направился к Гиттенсу.

— Я же велел тебе одному прийти! — сказал Гиттенс.

— Еще вы велели мне думать.

Гиттенс усмехнулся:

— Ну ты прямо копия меня!

Отец выглядел — краше в гроб кладут. Его шатало. Под глазами темные круги. Волосы мокрые, в завитушках. Руки неловко сложены на животе.

Я повернулся к Гиттенсу.

— Сними с него наручники.

Гиттенс тут же подчинился. Отец стал молча массировать занемевшие руки.

— Отец, ты пьян?

Отец виновато потупил глаза.

Я сказал в бешенстве:

— Зачем вы его так?

— Нет, Бен. Я тут почти что ни при чем. Я его таким уже застал.

— Папа, что ты ему рассказал?

Отец молчал, не поднимая глаз от песка.

— Клод! — Я повысил голос. — Ты ему что-либо рассказывал?

Гиттенс вмешался.

— Конечно, он мне все выложил, — сказал он добродушным тоном.

— Я не вас спрашиваю! — рявкнул я. Схватив отца за грудки, я стал его трясти.

— Отец! Очнись, так твою растак! Что ты Гиттенсу наплел?

Гиттенс снова вмешался:

— Оставь ты его, бедолагу. И остынь. Я уже все знаю.

— Что вы имеете в виду, говоря «я уже все знаю»?

— Бен, брось комедию. Думай! У меня было огромное преимущество. Я с самого начала знал, что не я убил Данцигера. Поэтому ничто не мешало мне соображать.

У меня голова пошла кругом. Мне было трудно сосредоточиться.

На кроссовках Гиттенса и на отворотах его штанов налип мокрый песок. На куртке поблескивали капли воды — и падали, когда он двигался.

Гиттенс торопливо произнес:

— Э-э! Без паники, Бен. Не дергайся. Все в порядке, все путем.