Мишура

Вы можете не поверить, потому что мне было всего три года, но я помню тот вечер, как будто это было вчера. Мама убиралась в здании администрации, меня она всегда брала с собой. Заканчивала она поздно, а осенью быстро темнеет. В тот день мы шли практически в полной темноте домой по поселку, было промозгло и очень хотелось спать. Мои маленькие резиновые сапожки, доставшиеся мне от старших братьев и сестер, были все в грязи.

Несмотря на то, что я сидела в мягком уютном кресле, меня накрыло волной холода и сырости, я как будто даже почувствовала прилипший к пушистым тапочкам комок грязи. А Ада продолжала.

― Шум возник из ниоткуда, я уже спала на ходу, и для меня он стал полной неожиданностью. Когда я обернулась, меня ослепил свет. Я не понимала, что происходит, только почувствовала, как мама толкает меня в сторону, и услышала звук, какой бывает, если ударить человека так, что из его легких резко выходит воздух.

Буквально на мгновение я увидела в этом ярком свете, как мамино тело взметнулось в воздух, а потом свет исчез. Ослепленная, я стала ползать по земле, искать и звать маму, через какое-то время, вся в грязи, я нащупала ее, но она не шевелилась. Я стала стучать своими маленькими ручонками и умолять ее подняться и пойти домой. Но она не вставала.

Я почувствовала, как по моим щекам текут слезы, что было совершенно непрофессионально с моей стороны, но страх трехлетнего ребенка, который не понимает, что с его мамой, наполнил меня до краев.

— Пока у меня были силы, я колотила по ней, потом просто рыдала, сидя в луже грязи, а когда силы покинули меня, отключилась. Не знаю точно, когда брат нашел нас, только мама уже умерла.

Оказалось, что ее сбил мотоцикл с коляской. От удара она подлетела и стукнулась о забор соседнего дома, разодрав себе шею острым краем. Возможно, если бы ей сразу оказали помощь, ее бы спасли, но она просто истекла кровью. В ее крови была и вся я, потому что отключилась прямо у нее на груди.

Отец тогда был на строительстве БАМа, других родственников не было, и похороны пришлось организовать нам, детям. Я, конечно, в этом не участвовала и вообще не до конца понимала, что происходит. А когда мне, наконец, объяснили, что мамы больше нет, я спросила только одно: теперь я должна убирать здание местной администрации?

Ада посмотрела на меня и улыбнулась:

— Лиза, да вы так не переживайте, дела старые, давно минувшие, хотя и важные для моей истории, конечно.

— Да, прошу прощения! ― Я вытерла тыльной стороной руки щеки и шмыгнула носом. ― Что было потом?

— Маму похоронили, и в один из вечеров, когда все уже легли спать, к моему закутку на печке пришла самая старшая сестра, Лида, ей тогда было уже девятнадцать. Она разбудила меня и спросила:

— Адочка, хочешь поехать со мной за приключениями?

— За хорошими?

— За разными, но точно лучше, чем остаться здесь пасти коров.

— Хочу с тобой!

— Тогда, малышка, одевайся как можно тише и выходи из дома, я жду тебя на улице, ― и она взяла меня под мышки и спустила с печки.

На улице ждала машина с выключенными фарами, она отвезла нас на вокзал, где поздно ночью мы сели на поезд до Ленинграда.

Как выяснилось, сестра давно готовилась уехать из отчего дома втихаря. Она не собиралась дожидаться, когда с БАМа вернется отец и начнет снова ее поколачивать и насиловать. Поступила в техникум, от которого ей дали общежитие. Ноша в виде меня, конечно, усложнила ей жизнь. Но она не хотела для меня того детства, которое досталось ей. Не знаю как, но сестра оформила на меня опекунство и мы начали жить вместе в маленькой комнате общежития.

К первому классу я была уже полностью самостоятельной: заплетала себе косички, варила куриный бульон и делала домашние задания. Я училась в восьмом, когда Лида объявила, что собирается замуж. Так мы переехали в коммунальную квартиру к Лидиному жениху Боре.

Ценность Лидиного поступка дошла до меня, когда я училась в выпускном классе и готовилась поступать в педагогический институт. Моя лучшая подруга Маша пришла в школу заплаканная, и на большой перемене в самом темном школьном углу шепотом рассказала мне, что ее изнасиловал отчим, но она боится сказать об этом матери, потому что та не поверит. После школы мы пошли к Лиде.

Маша долго рыдала на Лидиной груди, а Лида гладила ее по волосам и приговаривала:

— Да, я знаю, что это такое. Знаю, знаю. Это очень больно, но все пройдет, все наладится, с этим можно жить.

Потом мы пошли в больницу и в милицию.