Мишура

— А что ты? Мы четыре года только в щечку целуемся и к экзаменам готовимся. Ты же мне как подружка, просто подружка! Мне замуж надо, семью создавать, детей рожать. От тебя четыре года никаких предложений. Я уезжаю выходить замуж!

Я видела, что мои слова просто лишили Вадима дара речи. Он не знал, что сказать. Кажется, в тот момент он бы предпочел пощечину, а не выслушивать все это. Но я была неумолима.

Бросила ему:

— Надо было раньше думать! Теперь поздно, ― развернулась и, умываясь слезами, побежала собирать чемоданы.

Во Владивостоке Андрей встречал меня с мамой. Я внутренне сжалась при виде ее, но она на удивление радушно меня приняла. Хочу сказать, что с того самого дня с Марией Ивановной у нас всегда были очень теплые отношения. Помню, какими словами она встретила меня:

— Адочка, здравствуй! Я так рада, что мой сын сделал такой хороший выбор! ― Она почти кричала, протискиваясь через толпу встречающих. ― Будущая учительница, очень почетная профессия. Я в свое время побоялась поступать на педагогический, а ты молодец!

Когда мы, наконец, выбрались на площадь перед вокзалом, она улыбнулась и, глядя на нас, сказала:

— Вы, молодежь, такие перспективные: учительница и ученый-биолог! Пусть все у вас сложится! ― ветер принес запах моря, и я решила, что Лида была права: мне стоило поехать.

Мы очень быстро и очень скромно поженились. А вот свадебное путешествие муж мне устроил просто незабываемое.

— Адок, ― он всегда меня так называл и говорил, что он мой главный черт, ― я, конечно, пока что бедный студент, но меня на практику отправляют в Хабаровский край — изучать гренландских китов. Я могу взять тебя с тобой как свою жену. Я договорился! Комфорта и теплого моря не обещаю, но массу впечатлений гарантирую.

Конечно же я согласилась. Я навсегда запомнила день, когда первый раз увидела кита. Мы шли на маленькой моторной лодке по Охотскому морю, и тут вдруг мотор заглушили. Андрей шепнул мне на ухо: «Тихо, кит совсем рядом!»

Вдруг буквально в десяти метрах от лодки, разрывая толщу воды, выпрыгнул огромный потомок динозавров. Он упал в воду с таким грохотом, как будто тонны камня сбросили с крыши пятиэтажного дома. И обдал всю нашу лодку тысячей брызг.

Ада замолчала на миг, а я точно почувствовала эти брызги на своем лице и даже ощутила вкус соленой воды на губах.

Трудно сказать, какого чувства было больше: страха или восхищения. Оказалось, наш фотограф из группы не терял времени даром и фотографировал. Его снимок занял первое место на конкурсе всероссийской фотографии дикой природы. А я могла теперь всем рассказывать: меня муж увез в свадебное путешествие показывать гренландских китов! Мало кто мог похвастаться таким в Союзе. Я даже думаю, никто.

Когда мы вернулись во Владивосток, я поняла, что сомнений нет: я беременна. К выпускным экзаменам я уже готовилась наперевес с моей первой самделишной дочкой, Асечкой.

— Самделишной?

— Ну да, самделишными я называю тех детей, которых родила сама, а у меня еще двое приемных. Но мы нарушаем хронологию событий.

Так вот Асечка родилась 10 мая, а 20-го у меня начались первые выпускные экзамены. Не знаю, как справилась бы без свекрови. Но Мария Ивановна была со мной день и ночь, и 21 июня я уже получила вожделенный диплом.

В сентябре 91-го я пошла работать в школу, а 25 декабря распался Советский союз. Не могу сказать, что мы безумно страдали. Владивосток держался на рыбной ловле. Но было туго. А в самом начале 92-го года я поняла, что снова беременна. Ровно в тот же день Андрей пришел ко мне с новостью:

— Адок, есть шанс заработать денег. Европейцы выдали нашим грант, и мы поедем в научно-исследовательскую экспедицию на Чукотку. Меня, правда, не будет полгода, зато потом появятся деньги.

— Поезжай, конечно.

— Не слышу радости в твоем голосе. Разлука ― это тяжко, но разве полгода значат что-то для нашей любви?

— Я береееееменна, ― зарыдала я. Страшно было представить тяготы беременности без мужа, а потом бессонные ночи с младенцем, да еще и с двухлеткой под боком. И даже образ Марии Ивановны меня тогда не подбадривал.

Андрей как будто растерялся. Он не знал, не то радоваться, не то горевать.

— Адок, ребенок ― это же классно. Что мне делать-то? Не ехать, что ли? Или ехать?

Я просто обняла его намертво и рыдала на его плече, пока не заснула.

Потом уже он рассказал мне, что его мама слышала наш разговор и объяснила ему про гормоны, про страхи, про бессонные ночи и про то, что уж она-то меня не бросит, вместе сдюжим обоих детей. Что на самом деле я хотела бы, чтобы он поехал. Так Андрей оставил нас на полгода.

Я была на пятом месяце, когда ко мне в кабинет пришла завуч из школы, где я работала:

— Олимпиада Ивановна, тут такое дело: нас обязали взять на обучение детские дома. Нам нужен человек, который согласится работать с этими непростыми детьми. Уже все отказались, одна надежда на вас!

— А я-то что? Мне рожать через четыре месяца.