Мишура

Андрей примчался домой за два дня. Все это время я молчала. Миша и Люся приходили ко мне по очереди. И просто лежали какое-то время рядом. Они находили в себе силы поддерживать меня, а ведь у них тоже было горе. Эта мысль заставила меня заговорить с Андреем, когда он, пахнущий морем и мазутом, ворвался в квартиру, как шторм.

Через два дня после похорон к нам домой зашла директор школы.

— Олимпиада Ивановна, я все прекрасно понимаю, и, если посчитаете нужным, можете смело послать меня. Но я просто не могла не рассказать вам. Вас приглашают выступить с докладом о методиках обучения детей, отстающих в развитии, в Китай. Я подумала, что, во-первых, не имею права скрыть это от вас, а во-вторых, вдруг это помогло бы отвлечься.

Я вопросительно посмотрела на Андрея.

— Адок, конечно, езжай. Это и правда отличный способ переключиться. Ты принесешь пользу обществу.

На второй день в Китае меня начало тошнить. Я мало ела, но все равно грешила на то, что мой желудок еще не привык к специфической китайской кухне. Но когда тошнота возвращалась каждое утро в течение недели, я решила, что стоит сделать тест на беременность.

К концу поездки у меня были предложение опубликовать книгу о моей методике обучения с переводом на китайский язык и положительный тест на беременность.

— Как вы вообще нашли в себе силы поехать в Китай?

— Андрей сказал ехать, и я поехала. Мне почему-то долго казалось, что окружающие лучше знают, как мне поступать. Позже Андрей сказал, что книгу, конечно же, надо писать, а ребенка ― рожать. Это было одной из самых больших ошибок в моей жизни ― позволять другим решать за меня.

— Вы жалеете, что написали книгу?

— Нет, я жалею, что не сама приняла это решение. Вернее, даже не так. Я ни о чем не жалею, но мне грустно оттого, что я не спрашивала себя, хочу ли ее написать. Я сделала это, потому что муж сказал, что стоит.

Через восемь месяцев после возвращения из Китая я родила девочку, Миру, а еще через два месяца опубликовали мою книгу. Я объехала с ней всю Россию, часть азиатских стран и даже несколько европейских. Мне удивительно легко дался английский язык: за полгода я научилась прилично на нем говорить, а через год смогла выступать на конференциях на английском.

В Екатеринбурге мы посещали детский дом, и со мной случилось примерно то же, что при встрече с Люсей. Только на этот раз был мальчик Боря, который в свои пять совсем не разговаривал. Через несколько месяцев бюрократических мытарств нас стало шестеро: двое самделишных детей, двое приемных и мы с мужем. Могло бы быть семеро, но нет…

Мой метод действовал: Люся, которой предрекали полную недееспособность, смогла закончить девять классов и даже получить среднее специальное образование. Она стала поваром. И, надо сказать, неплохо сейчас зарабатывает изготовлением пирожных.

Боря заговорил через полгода после усыновления. Сейчас он держит автосервис.

Учителем я перестала работать довольно быстро. Время и энергия уходили на работу в детских домах, на конференции и написание новых пособий по развитию необычных детей.

Когда я получила приглашение на конференцию по детям-аутистам в Нью-Йорк, Мария Ивановна рыдала от восторга, Люся хлопала в ладоши и как заведенная бегала по квартире, а Миша обнял меня и не отпускал, наверное, добрых минут пять. Мира же с ухмылкой сказала: «Мама, ты задала на всем такую высокую планку, что я просто боюсь не соответствовать». Мира, кстати, пошла по стопам отца: она ученый-биолог, занимается косатками в Тихом океане.

А я смотрела на конверт в красивых вензелях и думала только о двух вещах: что бы сказала Ася, будь она жива, и что испытываю я сама.

После Нью-Йорка были еще Токио и Сингапур, а потом Париж. А после я вернулась домой и узнала, что Марии Ивановне поставили рак кишечника. Андрей бросил все, и я отменила все планы, мы старались проводить с ней как можно больше времени, пока оно было. Она сгорела буквально за три месяца.

В ее последний Новый год решили не отменять праздник.

— Раз мне все равно скоро умирать, неужели я откажу себе в бутылочке шампанского, красной икре и прочей новогодней мишуре? ― она шутила, но морщилась от боли.

Перед смертью она сказала мне то, что я до сих пор помню дословно:

— Ада, в жизни лишь одно имеет действительно высокую цену: делать так, как хочешь ты сама, и то, что ты сама хочешь.

Наутро она умерла. Мы с Андреем рыдали в унисон, а я маскировала за нашим общим горем еще одно, только мое: осознание, что я построила свою жизнь так, как считали правильным другие.

Что ж, наверное, на этом стоит прерваться, а то уже опять стемнело.

На нашу последнюю встречу я ехала, когда до Нового года оставалась всего неделя. Я собиралась сделать невозможное. Собрать весь оставшийся материал и за пять дней дописать последние три главы книги.

Первое, что я увидела, когда вошла в дом: огромная елка доставала до перил лестницы на втором этаже. Чего только на ней не было! Шарики самых разных цветов, стеклянные шишки, звезды, фигурки Щелкунчика и Снегурочки, деревянные лошадки.