Мисс Бирма

Линтон пожал плечами и сел в кресло с таким видом, будто вся эта женская чепуха ему непонятна и неинтересна. Пару минут он прихлебывал виски и смотрел, как за окном ветер гнет ветви деревьев. Он выглядел таким неуместным здесь – напряженный, с прямой спиной, – в этом обветшалом доме, где годами ничего не происходило, если, конечно, не считать того, что было сокрыто от глаз.

– Я рассказывал тебе, – неожиданно для самого себя заговорил Бенни, пытаясь, возможно, отвести удар, который пришел нанести Линтон, – рассказывал, как так вышло, что я женился на Кхин? Я служил в таможне, офицер Вооруженных Сил Его Величества. Одной из моих обязанностей была инспекция судов и гидропланов, входивших в порт или покидавших его. – Он вроде бы и хвастался, но понуро уткнулся в свой стакан, будто не понимая, что за жидкость там плещется. – Однажды, проверив очередной гидроплан, я возвращался в контору и тут увидел в конце причала самую прекрасную женщину на свете. В красном наряде и с ребенком. Кхин тогда работала няней – ты знал?

Но Линтон промолчал, глядя отстраненно, точно поглощенный собственным смятением.

– Она показывала на что-то, – продолжал Бенни. – Сказала мальчику несколько слов, и они вместе посмотрели в море. Интересно, что там такое, подумал я. Я ведь знал каждое судно и каждого человека в радиусе пятисот футов от этого берега.

– Я собираюсь забрать вашу дочь в подполье, – сказал Линтон.

И Бенни понял: неизбежное случилось. Луиза в опасности. Он понял, что Линтон пришел с сообщением: их жизни под угрозой. Хотя само присутствие Линтона здесь ставило под сомнение это предположение – твердый голос, прямой взгляд, прическа волосок к волоску, ладно сидящая форма, даже его руки, отставившие в сторону стакан и лежащие теперь на коленях, выглядели такими уверенными. Да, все в Линтоне утверждало великолепие жизни, ее несокрушимость.

– Может, еще под одной? – выдавил наконец Бенни.

Почтительно, почти покаянно Линтон встал и наполнил стаканы.

– Я всегда думал, что самое невыносимое, совершенно немыслимое, – заговорил Бенни, когда Линтон сел, – это уехать из Рангуна. Ты же знаешь, я родился здесь. Мой дед был городским раввином. Никогда не забуду день, когда японцы начали бомбить город. Почти все мои сослуживцы уехали. Я мог попросить убежища в Индии. Кхин хотела, чтобы я уехал. Но сама она не желала бросить Бирму. Луизе было год с небольшим, может, два. Совсем еще малышка.

Но больше он не смог вымолвить ни слова. И вдруг разразился судорожными рыданиями.

– Ее мать это убьет, – выдавил он с трудом. И потом, поверх молчания Линтона: – Она делает вид, что оскорблена, но она любит Луизу больше жизни!

Чувствуя, как Линтон наблюдает за ним, Бенни взял себя в руки, высморкался и робко поднял глаза, чтобы встретиться с прямым и твердым взглядом Линтона.

– Переговоры не окончены, – сказал Линтон. – Но бирманцы загнали нас в угол. Вероятно, мы не сможем остаться в Рангуне до родов.

– А как же Уильям Янг?

Этот поворот в разговоре ошарашил Бенни не меньше, чем Линтона. Искра сомнения или интереса в прищурившихся глазах Линтона подсказала Бенни, что он пересек некую черту – вторгся в личный этический кодекс Линтона, согласно которому лишь он сам может решать, что раскрывать, а что нет.

Но Бенни уже был не в силах сдерживать себя, он вскочил и ринулся прочь из комнаты – по коридору в кабинет, где из обшарпанного старого письменного стола выхватил стопку своих заметок.

– Почитай! – выкрикнул он, вернувшись, и принялся яростно размахивать листками перед самым лицом Линтона. – Докажи, что все мои предположения ошибочны! Делай что хочешь, но передай это ему, если он тот, с кем ты работаешь! Это все, что у меня есть!

Линтон не подал виду, что его поразила вспышка Бенни. Нет, во взгляде его, устремленном на Бенни, появилось нечто напоминающее благоговение. Он встал и очень официально принял бумаги из рук Бенни, отрывисто поклонился и сказал:

– Она будет в безопасности.

Линтон направился к двери. А Бенни, все еще пребывавший в эйфории отчаяния, прокричал вслед ему:

– Сделай все, что можешь, для Риты Мья! Эти звери уже пятнадцать лет держат ее в тюрьме Инсейна!

Несколько дней спустя, в силу вселенского закона, согласно которому судьба стреляет залпами чаще, чем одиночными, они получили письмо от американской жены Джонни. Письмо вскрывали – место склейки порвано, аккуратные строчки в отпечатках пальцев, будто государственный цензор сполоснул руки и, не вытерев их, взялся за письмо, а может, просто цензор разрыдался над чужими бедами. Сколько же их, этих разом обрушившихся душевных мук, поневоле задашься вопросом: за что?

Несколько раз перечитав письмо, Бенни поднялся наверх и постучал в дверь комнаты Кхин. Она пригласила его войти – или, точнее, пригласила войти того, кто стучал, наверное подумав, что это Хта Хта. Когда он нерешительно приоткрыл дверь и просунул голову в комнату, Кхин удивилась. Бенни удивился не меньше: мертвенно-бледная, жена неподвижно вытянулась на кровати, руки скрещены на поразительно впалой груди.