Мисс Бирма

И Луиза почти забыла, каким несчастным весь вечер выглядел Со Лей. Перед тем как подняться наверх, она нашла его на террасе – Со Лей курил и смотрел сквозь раскрытые двери на проплывающие в танце пары.

– Бу-бу! – окликнула она, чтобы отвлечь от мыслей и заставить улыбнуться, и он посмотрел на нее – не раздраженно, но без радости. И после паузы тихо ответил:

– Бу-бу. – И только потом улыбнулся, и погладил по щеке, и спросил, не пора ли ей отправляться спать.

А сейчас он стоял у входной двери и о чем-то строго разговаривал с одним из слуг, как будто отчитывал за что-то. В следующую минуту он уже пробирался через толпу гостей к папе, который все еще обнимал маму после танца. Он положил руку папе на плечо и, когда тот, вздрогнув, отступил, подался к папиному уху, и они вдвоем вышли в коридор, ведущий к папиному кабинету.

Луиза никогда раньше не шпионила за взрослыми. Она слушала, смотрела, все ее чувства были настроены на сигналы, которые подавали взрослые, – сигналы, которые она хранила где-то глубоко внутри. Но, возможно, потому, что это был день ее рождения и она больше не была совсем уж маленькой девочкой, – или, может, потому, что мама осталась стоять посреди зала, как будто ее бросили, – Луиза прокралась вниз по лестнице и, незамеченная, проскользнула в коридор.

Дверь в кабинет была закрыта, и, прижавшись к ней ухом, Луиза сначала расслышала лишь стук своего сердца. А потом приглушенные звуки, доносившиеся сквозь толщу дерева, превратились в голоса и в слова.

– Может, это кто-то из гостей? – спрашивал Со Лей.

– Чертовы власти, – возмущался папа. – Отравить мясо, чтобы избавиться от бродячих собак.

– И бродячих людей… Что скажем Луизе?

– Я попросил дозорного похоронить. Пускай лучше думает, что собака сбежала.

Луиза еще не успела до конца осознать, что не видела Подружки с того момента, как ушла накануне вечером спать, что похоронить должны были Подружку, как дверь распахнулась, а за ней стоял папа и смотрел на Луизу, и лицо у него было удивленное и немножко испуганное.

А Со Лей за его спиной смотрел на нее с жалостью, и ей стало немножко стыдно, что поставила его в неловкое положение. А потом, в тусклом свете папиной настольной лампы, она разглядела целые штабеля винтовок на темном полу. Никогда в жизни она не видела столько оружия.

8 Война Со Лея

Чувство, что он упустил возможность предотвратить, Со Лея посетило сразу, как он встретил Кхин, еще перед войной. Бенни пригласил его к ним на Спаркс-стрит, и он сидел напротив нее за столом, уставленным благоухающими каренскими яствами. На первый взгляд в лице Кхин не было ничего особенного, но мерцающий свет свечей, растаявших до основания за долгий вечер, подчеркнул, как показалось Со Лею, необычайную силу внутренних переживаний и кротость в глазах этой женщины. А потом она стремилась с его помощью поговорить с Бенни. В тот первый вечер у Со Лея создалось впечатление, что Кхин ценит своего мужа именно за то, что любить его трудно, и в то же время за то, что героизм этой любви остается незаметным для Бенни. И он с грустью понял, что Бенни неминуемо, хотя и невольно, как бы ни обожал он жену, причинит ей боль, неверно истолковав или недооценив ее преданность ему; и что единственный шанс, когда он, Со Лей, мог бы это предотвратить, уже упущен, потому что она уже принадлежит Бенни.

Чувство сожаления вскоре превратилось в нечто гораздо более могучее, хотя Со Лей не осознавал этого вплоть до момента, когда оно нанесло удар. Все произошло, когда Бенни схватила японская тайная полиция в Таравади и Кхин послала Со Лею весточку через каренских друзей. Он тогда не раздумывая поспешил к ней вместе с тремя своими бойцами. Проблема заключалась в том, как спасти Бенни, не раскрыв разветвленное каренское подполье, – ровно это Со Лей, его брат и соратники обсуждали двадцать часов кряду.

– Ты должна понять, – в итоге обреченно признался он Кхин, сев за кухонный стол, – если бы мы рисковали просто погибнуть, освобождая Бенни, никаких вопросов не было бы вообще.

Все знали, что джапы творят с теми, кто попал в их руки. Со Лей не верил, что и сам сможет выдержать такое, не проронив ни слова о тайных операциях своего подразделения. Невыносимая ситуация: готовность умереть, отчаянное желание спасти друга и рациональное понимание пределов собственных сил.

– Напрасно я позвала тебя, – сказала Кхин.

Презрение звучало в голосе, холодное презрение к его невысказанной мысли, что один человек не может быть ценнее их общего дела. Но боль в ее глазах, исходящая из гораздо более глубокого и человечного мира, кричала, что один человек, жена и дети этого человека сами по себе могут быть целью, ради которой можно пожертвовать даже войной.

Что ж, Со Лей вдобавок был мужчиной, и когда остальные уснули, улегшись вокруг кухонного очага, перед ней предстал именно этот мужчина.

– Обещай, что ты никогда ни словом не обмолвишься Бенни об этом, – сказал он. Она медлила с ответом, и он повторил: – Обещай.

А потом сказал:

– Кхин. Это должен был быть я.